– Сиди.
И тесть подмигнул хитро:
– Дешевле купишь, бизнесмен, не рыпайся!
Валерий посидел, вглядываясь в толкотню в углу, и опять вскочил, сбросив руку жены. Теперь его было не остановить, что-то он там рассмотрел в углу и туда бежал, рассекая толпу. Коренастого он сразу от Андрейки оторвал, придушив сзади, второго мужика сбил с ног Кикоть, он уж рядом был, тут как тут. Еще и третий подскочил, взмахнул кулачищем и тоже лег к дружкам на пол, это уж Подобед сам постарался…
Вот и всё. Значит, трое их было против одного Андрейки, и уже они все лежали… Нет, поднимались опять потихоньку, но это не важно, концерт окончен! Вернее, опять начинается: музыканты взяли гармошки с балалайками и заиграли.
И тут откуда ни возьмись еще один подбежал, свеженький, и, подпрыгнув, въехал ногой Подобеду в лицо… И все сначала началось. Побитые тоже ожили, запрыгали… Вообще, они все какие-то очень прыгучие были, враги Андрейки, прямо кузнечики, и вроде даже посмеивались, когда летали по ресторану… Но Валерию все равно было, какие они, он сейчас только свеженького этого видел, последнего, и не успокоился, пока его не приземлил, прижав к стене:
– Убью!
Свеженький хрипел задушенно, но при этом почему-то улыбался, вроде как дурака валял:
– Ой, не надо!
Валерию было не до тонкостей.
– Ты его ударил, ударил?
– Да!
– Ты ударил его… этого человека? – торжественно, не ожидая ответа, переспросил Валерий и нанес удар прямо в улыбку, стер кулаком с лица собеседника.
Нет, тот еще хорохорился, шутил:
– Так ногой я его, не кулаком!
Валерий не стал перестраиваться, опять занес кулак. Свеженький успел выкрикнуть, уже оправдываясь:
– Я же его, его, не тебя!
– Лучше б меня, – сказал Валерий и опустил кулак.
Все же не ударил, что-то помешало. Вот это новое, плаксивое выражение на лице мужика.
– А он сам просил, его просьба! Мы с ним в ансамбле!
– Как это? – не понял Валерий.
Свеженький вроде опять улыбнулся:
– Он тебе кто?
– Ну, кто? Как сказать… Брат, брательник, – отвечал Валерий. – Так о чем он тебя просил, я не понял?
– Побейте меня, ребята, просил, только не сильно, а как за меня вступятся, сразу ноги делайте… Вот, сделали!
– А зачем? – спросил Валерий.
– Мы за бутылку.
– Нет, зачем… он?
– Не знаю. Твой брательник.
– Нет, ты скажи зачем? – все твердил Валерий, и недавний противник его разозлился:
– Да вот чтоб ты мне рожу разбил, наверно! – Он сплюнул кровь и, оттолкнув Валерия, пошел к выходу. Следом и дружки-коллеги его, вся троица, двинулись обиженные.
– Ясно, – сказал Валерий и засмеялся. Тут к нему Кикоть с Подобедом подошли.
Виновник торжества обнял друзей.
– Если бы не вы! – хотел еще что-то сказать, не смог, даже слезы на глазах выступили.
– Ладно, – смутился Кикоть.
– Нет, я скажу.
– Ладно, ладно, какие между нами слова?
Вот опять они были вместе, втроем, а другого Подобед и не желал! И теперь вис на плечах друзей, счастливый. Кикоть тоже улыбался. И Валерий смеялся, ему было особенно весело.
Смеясь, он схватил со стола бутылку и швырнул в стену.
– Ты чего? – не понял Кикоть.
Валерий обернулся, и Подобед, встретив его взгляд, попятился.
– Ё-моё, Валерка!
Так, пятясь, натыкаясь на столы, и выбрался спиной из зала.
Вот всегда у них так: ссорятся – мирятся, и чем объятия крепче, тем потом разрыв сильнее, до вражды, до ненависти, и где же край, за каким пределом остановка? Подобед из ресторана прямо на перрон вышел, ресторан при вокзале был, двинулся в темноту одиноким своим путем. Да, опять один остался, и теперь уж надолго, навсегда… Всё, всё, точка!
Навсегда, потому что как раз поезд у перрона стоял, будто ждал его, и Подобед пошел к вагону, ускоряя шаг. Но вот опять уже легла на плечо тяжелая рука, стиснула, повернула прочь от поезда…
– Уеду я, уеду! – твердил Подобед и даже пытался вырваться. – Прямо сейчас уеду к чертям собачьим!
А Кикоть его не отпускал, улыбался:
– Это где же такое?
– Это городишко такой, знаешь?.. Качканар.
– Коня знаю.
– Да! – вздохнул, вспомнив, Подобед.
– Так ведь жена у тебя, Андрейка… или так, болтал?
– Жена, да, а где она, жена? Дом пустой, никого. Исчезла, пропала, раз – и нету! Уеду я, друг Фиделито!
– Так мы ж с Валеркой без тебя совсем заскучаем! – покачал головой Кикоть.
Он все вел Подобеда по перрону без остановки, свои какие-то были планы. И речи тоже свои, пока не очень понятные.
– Вот личная жизнь… тоже жизнь, согласен?
– А что?
– А к слову.
– Ну, говорят.
– Вот! Значит, устраивать надо, раз говорят! – произнес назидательно Кикоть и рассердился даже: – У меня ж еще детей нет, понял?
Но это было не все, главного, видно, он не сказал и мялся, кашлял, не зная, как к этому главному подступиться. И, не найдя слов, остановился, приложив руку к груди. Так и стоял.
– Ты чего, Фиделито?
– Да сердце жмет… Спроси его, чего!
– К врачу, может?
Это Кикоть и хотел услышать.
– Верно, Андрейка. К врачу надо, к врачу!
Он снова ожил и толкнул Подобеда к двери с красным крестом. Вот куда вел он его и привел!
– Сердце? Это что-то новенькое!
Женщина в белом халате в кабинете. В очках, неулыбчивая.
– Вчера, по-моему, печень была.
– С печенью уже нормально, спасибо. Теперь вот сердце.
– А до того что у вас было?
– Да тоже под ребрами, только с другой стороны… Селезенка?
– До того голова. Часто болеете, Фёдор Иванович.
– А вы лечите хорошо, Ольга Павловна.
– Раздевайтесь! – скомандовала женщина.
Кикоть только и ждал – мундир с него сразу слетел, он рубаху стягивал, пуговицы сыпались. Подобед в удивлении застыл на пороге.
– Какие еще органы остались, Фёдор Иванович, которые мы с вами не обследовали? – спросила ехидно женщина.
– Ну, есть еще такие! – отвечал хрипло Кикоть.
Очки блеснули сердито: