– Антуан, – представился негр и шагнул вперед с протянутой рукой, но Крокодилыч внимания на него не обратил, продолжая смотреть на Германа.
– Ну что? Слона я разыскал по вашему приказанию, – сказал он. – Можем хоть сейчас, если есть время.
Светлана и Антуан с крайним удивлением взирали на Германа и его знакомого.
– Герман Иванович, мы пойдем? – сказала Светлана.
И Герман отпустил их кивком.
– Поехали! – сказал Крокодилыч.
Транспорт его стоял здесь же, среди “жигулей” и “Волг”, – старенький мотоцикл с коляской. Крокодилыч усадил Германа, ударил ногой по стартеру – поехали.
Возле магазина торчала компания: двое парней и с ними улыбчивый старичок. Все трое обернулись на шум мотоцикла.
– Слонова не видели, ребята?
– Кого?
– Слонова, ну Слона!
– В зоопарке! – хохотнул старичок. Но Иван Корнилович шуток не любил.
– Слушай, ты! Некогда. Давай найди мне его! Слона сюда, быстро!
– А вы кто, милиция?
– Вот-вот. Давай!
И старичок, бросив парней, послушно отправился за Слоновым.
Они не заставили себя ждать: Слонов, он же Слон, вслед за старичком вышел из магазина с оттопыренным карманом, очень грузный, больше похожий на бегемота, чем на слона.
– Ку-ку, ребята, – сказал он, приблизившись.
– Садись-ка в коляску, – пригласил Иван Корнилович. Но Слон прежде решил поздороваться как подобает.
– Здравствуй, командир! – приветствовал он Германа. – Здравствуй, Крокодилыч! – И пожал каждому руку.
– Садись, садись.
– Куда вы его? С бутылкой? – забеспокоился старичок.
– Отдай, – сказал Герман.
Слон нехотя опорожнил карман, отдал бутылку старичку.
– Что, ребята? – спросил, послушно поместившись в коляске. – Куда везете?
– Повестку получил?
– В суд. На алименты.
– С тобой серьезно.
– Ну получил. Что? Так меня ж не возьмут. Я, ребята, дошел совсем. Видите, какой толстый.
– Ничего, похудеешь, – пообещал Иван Корнилович, направляя мотоцикл в сторону от шоссе, в переулок.
– Так я что, я готов! – вдруг согласился Слон. – Снаряд, подносчик! Есть! Замковой! Наводка тридцать три! Заряжающий! Готов!
– Хватит тебе.
– Огонь! – не унимался Слон, трясясь в коляске.
Озирались прохожие.
– Всё, отставить, – сказал Герман, и Слон вдруг послушался и замолчал.
Свернули на тихую булыжную улочку с заборами, палисадниками по обе стороны. Въехали в открытые ворота, во двор, где уже стояли “Волга”-такси и “москвич”.
– За мной! – сказал Иван Корнилович и, спрыгнув с мотоцикла, направился по дорожке в глубь участка. За домом был гараж, оттуда доносились голоса.
– Лучше поздно, чем никогда! – сказал Третий парк. И вместе с Султаном поднялся навстречу вошедшим.
– Гера, я не хочу, чтоб ты уезжал, – говорила жена, собирая чемодан. – Славик совсем от рук отбился, даже не знаю, в лагерь его посылать – совсем разболтается. Мама твоя приезжает – что с ней делать? И у меня отпуск: брать не брать? Мы же что-то намечали с тобой…
– Намечали, да, – хмуро отозвался Герман. – Ну куда рубашки-то? Зачем мне там рубашки?
– Дело твое, конечно, но можно было как-то отбиться, я не верю, что ничего нельзя сделать в этих случаях, ты просто не старался!
– Ну как же не старался?
– Вот так. Тебе нравится такая жизнь.
– Какая – такая? – вяло возражал Герман. – Ты плохо себе представляешь. Это ж не на гулянку. По сто километров в душных машинах, по песку, по грязи. Ничего себе отдых!
– Тогда я тебя не понимаю. Лев Сергеевич – один его звонок, что ж, ты ему уже не нужен, что ли?
– Нужен.
– Парад планет – тоже ведь не шутка.
– Конечно, – соглашался Герман. – Не надо столько, я же тебе твержу. Лучше платки положи, платков побольше. Трубка моя где?
– Не знаю, где твоя трубка.
– Что, опять Славик?
– Не знаю, я ее год не видела.
– Там мать этого оболтуса, Свиридова, деньги занесет, я с них не брал за шесть уроков…
Жена вдруг застыла над закрытым чемоданом.
– Слушай, если ты правду говоришь – за тебя просили и безрезультатно, то это значит… это очень плохо, Гера! Ты не думал об этом?
– Ну думал, и что?
– Ушлют вас куда-нибудь далеко. И вообще, мне это не нравится. А вдруг…
– Что?.. Да нет, успокойся. – Он весело обнял ее за плечи. – Успокойся. Ничего не будет.
– Я тебя провожу.
– Зачем?
Это могло ему присниться в кресле у телевизора: залитый солнцем плац, солдатский строй, замерший по команде; сам он, Герман Иванович Костин, лейтенант Костин, подтянутый, бравый офицер, делает шаг к шеренге и, приставив ладонь к виску, громким чужим голосом произносит: “Здравствуйте, товарищи!” Но не приснилось – именно так все и произошло лишь сутки спустя. Именно так: Костин с каменным лицом поздоровался, щелкнул каблуками начищенных до блеска сапог, и через мгновение – побольше воздуха в легкие! – строй грянул вразнобой, но с энтузиазмом:
– Здравия желаем, товарищ лейтенант!
И ни ухмылок не было, ни разговорчиков, пока стояли в строю, – все они стояли навытяжку, не совсем уже молодые люди, отцы семейств…
Все происходило по уставу, очень серьезно, а если они и подыгрывали слегка, то лишь в назидание новеньким, что затесались в их ряды.
– Не все приветствуют, не все, – отметил Иван Корнилович, он же Крокодилыч, он же сержант Пухов, присматриваясь к стоящему с отсутствующим видом бойцу в очках. – Еще раз!
– Здрав-жла, товарищ лейтенант! – дружно рявкнул строй.
– Вольно! – скомандовал Костин, придирчиво оглядывая подчиненных.
Заметил непорядок.
– Рядовой Слонов, подтянитесь. Гимнастерку застегните.
– Есть! – бодро отвечал Слон, ныне рядовой Слонов.
– И вы, товарищ! – обратился Костин к одному из новеньких. – Станьте как положено. Вольно не значит расхлябанно.
– Слушаюсь, – робко отвечал человек в очках.
Лейтенант Костин выдержал паузу и продолжал твердо:
– В ближайшие дни наш взвод примет участие в учениях в составе части. Быть готовыми, привести в порядок обмундирование, закрепленное за каждым оружие, инструмент, материальную часть… Вот пока всё.