Записки раздолбая, или Мир для его сиятельства - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кусков cтр.№ 117

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Записки раздолбая, или Мир для его сиятельства | Автор книги - Сергей Кусков

Cтраница 117
читать онлайн книги бесплатно

— Логично. Сколько будет восемь раз по шесть? Отвечай быстро! — с напором рявкнул я.

Илона задумалась, нахмурилась, но достаточно быстро ответила:

— Сорок восемь, ваше сиятельство.

— А девять раз по семь?

— Шестьдесят три.

— Хорошо. — Действительно хорошо. Таблицы умножения в нашем понимании тут нет, но люди не в вакууме живут, и не надо считать средневековых аборигенов дремучими и неотёсанными — соображай у них иногда почище нашего. Как и память.

— Пиши. — Я привстал, чтобы посмотреть, как она это делает. — «Вдалеке, вперемешку с птичьим клёкотом и ненавязчивым шёпотом ветра… Будто озаряя багрянцем зеленеющие волны берёзовой рощи…» Да, берёзовой рощи. У нас их нет, но в северных графствах растут. «Обдавая жаром, словно летнее солнце в разгар знойного душного июльского лета, испуская лёгкую дымку, подобно поднимающемуся туману от раскинувшейся глади озера на рассвете, распугивая лесных обитателей — работящих бобров, мудрых ежей и беззаботных свиристелей, догорал…» — Хотелось закончить как в анекдоте, «дом-музей Пришвина», но тут мало кто поймёт юмор, не говоря уже о личности одного из лучших «деревенских» писателей Советской России. Не спрашивайте, чего мне стоило запомнить эту фразу, просто заучил фонетически. Закончил так: «Догорал Александрийский Музейон». Записала?

Удивлённая сестрёнка кивнула. Выпучила на меня глаза, а челюсть её и так была отвисшей.

— Дай посмотрю. — Перевернул пергамент к себе. Трогать и сворачивать, пока высохнет, нельзя, можно только плашмя по столу.

Написано было без ошибок. Почерк неровный, строки «поплыли», но это не страшно. Пергаменты никто не собирается линовать, и писать в ровную строку и ровными буквами это искусство, приходящее только с опытом. Но буквы вроде все одинаково круглые, одинакового размера. Не частила, не растягивала. И главное, текст читабельный! Почерк получше моего! В смысле Рикардо. Хотя и у меня самого он был ни к чёрту. «У всех великих людей плохой почерк» — говорил я когда-то маме, воюя с нею, когда ходил класс в пятый-шестой.

— Бери следующий пергамент. Теперь пиши…

Далее я начал диктовать стандартный принятый здесь текст вольной. О том, что я, граф такой-то, освобождаю такую-то такую-то, все дела. Позже надо будет завизировать документ в местном магистрате и получить документы. Вольная — это хорошо, но нужен ещё и «паспорт». Слова «паспорт» тут нет, но специальная бумага для перемещения есть. По ней отделяют вольных от беглых, скажем, крепостных. Крепостных без «сопроводиловки» ловят, пытают и возвращают хозяевам. Или вешают, когда возвращать накладно экономически. А, пардон, согласно относительно недавнему указу почившего короля, их на рудники забирают. Но кое-где всё же продолжают и вешать втихаря — так мороки меньше. А внешне что вольняшки, что крепостные здесь выглядят одинаково, иногда крепостные даже богаче одеты.

Первая бумага была на неё, Илону дочь Харальда. Да, так и приказал написать. Сестрица смотрела на меня бешеными глазами, руки её тряслись, но писала ровно и без ошибок.

— Челюсть подыми. И пиши следующий пергамент.

— Сеньор граф! Сеньор граф! — раздалось снизу. Один из мальчишек, кого послал за похоронной командой. — Сеньор граф, вас хотят увидеть сеньоры из городской стражи!

— Напишешь ещё пять раз, на всех членов семьи! — ткнул я пальцем в сохнущий пергамент. — Вернусь — подпишу. И не дури!

Когда выходил с терраски, она бросилась матери на грудь и отчаянно зарыдала. Мари же начала нежно гладить её по волосам. Трогательно… Но мне было не интересно. Я корыстный человек, и освободил их потому, что они мне нужны. Кадровый голод.

«Не ври себе, Рома. Ты бы их и так освободил, узнав, что это твоя кровная сестрёнка. Не надо самого себя убеждать, что ты чудовище».

«Отстань. Да, освободил бы. Но не будь этой кровной связи, и пальцем бы не пошевелил».

Аутотренинг помог, и одетого в кольчугу-бахтерец человека, уважительно держащего в руках открытый шлем с откидным наносником и бармицей, встретил во всеоружии — как прожженный прохаваный циник, готовый драться со всем миром.

— Вот он. — Мы спустились в ледник. Это глубокий погреб, в котором до середины лета обычно лежит и не тает снег, запасённый зимой. Тает, конечно, но медленно, окончательно исчезает аж к лету. Но и потом тут сильно прохладнее, чем наверху. Хреново, скажу вам, жить без холодильника! Единственный консервант, доступный местным — соль. Ну, и такой вот ледник на какое-то время. Недолгое, у нас тут юга, жарко. На севере ледники намного живучее, но тоже до нового снега не доживают, так как год длиннее, чем наш Земной. Специй как в нашем мире тут нет, но не потому, что арабы или турки пути поставки перекрыли, а их в принципе нет. Так что соль и погреб — вообще без вариантов.

— Да… — Чел, глядя на тело отрока, почесал подбородок. Марку парни всё-таки вытащили болт, из-за чего его лицо стало развороченным, как от попадания снаряда среднего калибра. Жутко. Представился чел ни много ни мало начальником городской стражи. Пардон, сотником. Сотник там не самый главный начальник, это скорее самый главный в Старом Городе, и в этом смысле да, именно начальник. Кстати слово «сотник» не означает, что человек командует сотней. У сотника, любого, в подчинении может быть и тридцать пять бойцов, и полтысячи. Кстати иногда и десятники командуют тремя-пятью-восемью десятками бойцов, если что — для понимания числовых преподвыподвертов этого мира. — Значит, говорите, не разглядели их лиц?

— Нет, сеньор сотник, — ехидно скалился я, давая понять, что спускаю дело на тормозах. Оно выше его разумения, пусть делает, что требуется и валит. — Бандиты — на то и бандиты, что не представляются своим жертвам. Мы не стали выяснять ничего, бежали, опасаясь повторного нападения. Думаю, что иногда лучше быть живым здравомыслящим, чем безумно храбрым, но мёртвым.

— Вы правы, ваше сиятельство! Как же вы правы!.. — Он явно прошептал про себя нецензурщину. Так, как я, из титульных благородных вряд ли много кто думает. Особенно в нежном возрасте. «Честь» и «доблесть», «храбрость» и «лихость» тут слова, обозначающие моральные установки целого сословия. И я со своим рационализмом в девятнадцать местных лет в реалии слабо вписываюсь.

— Значит, претензий в адрес города не имеете… — повторил начальник стражи района, ибо для него это был самый важный и самый больной вопрос.

— Да, сеньор. Понимаю, что есть вещи выше городской стражи. Злой умысел некоторых людей может превысить все разумные пределы, и вы ничего не успеете сделать. Потому, что вы люди, а не боги.

Что не имею претензий, я вскользь оговорился, когда живописно рассказал о ночном нападении «неизвестных» на путешествующего по ночному городу от дома прекрасной сеньориты меня. Дескать, я человек небедный, и всякое жульё это знало и могло рассчитать время, когда буду возвращаться расслабленным, и напасть. И никто бы ничего не смог сделать.

— Сеньор, — решился на что-то сотник, лицо его разгладилось, посуровело. Повернулся ко мне. — Сеньор, у меня кум сегодня дежурит на Портовых воротах… — Его глаз дёрнулся, как от нервного тика, и я понял, что этот сотник сейчас капец нервничает.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию