Трёхочковый в сердце - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Навойчик cтр.№ 76

– Жаль, что ты был без сознания, когда тебя резали, может быть крича от боли и чувствуя, как мечты о славе великого баскетболиста, ускользают от тебя вместе с твоими ногами, ты был бы терпимее к потерям других! – сейчас Кира была готова задушить его, буквально капли отчаяния в её безумном взгляде не хватило, чтобы решится.

– Пошла вон! – она била не ниже пояса, а напрямую в сердце, потому что знала куда, – Убирайся!

– Это и моя палата тоже! Так что сам проваливай, если хочешь, ах да, тебе же нечем! – Кира откинулась на кровать, закрываясь от Ника шторкой, – Лучше бы ты оставил меня там, и дал умереть!

Он ещё долго слушал её всхлипывания и рыдания, по ту сторону, пока она не заснула, или притворилась, ему было плевать. «Я бы дал умереть тебе, а они – мне, круг бы замкнулся, было бы справедливо, и всем стало лучше» : так Ник думал, всматриваясь в, противоположную от занавески стенку. Скупые слёзы катились по щекам, странно, кожей он их не чувствовал, а больно было по настоящему, внутри. Последние дни были прямо преисполнены чувством на «Б», и кажется организм должен был выработать иммунитет, или хотя бы перекрывать одну другой, легче не становилось. Он увяз в зыбучем песке собственного отчаяния, а жизнь стояла над ним с лопатой, посыпая голову пеплом вместо удобрений.

Ник мог стать отцом, но не стал. Ему прочили завидное баскетбольное будущее, которое он упустил. У него была любовь, может не первая и не истинная, но он ей дорожил, расколов по собственному недосмотру. И можно было бы винить во всём этом судьбу, злой рок, законы подлости, и прочую метафизику, суть, всё равно, была в другом. Ник потерял всё сам. По своей вине, не имея сил признаться себе в этом, обвиняя окружающих и обстоятельства. Даже тот факт, что впервые в своей жизни он поставил на первое место, что-то кроме баскетбола, для него так и остался неоценённым. Какой смысл, если теперь и его в существовании нет.

Кира выписалась в тот же день, её встречал Артур, отец Ника видел их из окна, потом рассказав, интересно Вика уже была в курсе случившегося адюльтера и как она отреагировала? Хотя, плевать, это больше не имело никакого отношения к нему и его жизни. Ника продержали ещё несколько дней, пока анализы не показали полное отсутствия инфекции, а кожа в обмороженных участках не стала обновляться, вернув себе чувствительность. Потом они уехали. С учётом форс-мажора, туристическая компания предоставила им билеты на прямой рейс, так что не пришлось прыгать с поезда на попутку и обратно.

В начале дороги было даже забавно, Ник катался на своей инвалидной коляске, осваиваясь с новым положением в обществе. Теперь, он, конечно, не смотрел на всех свысока, но и в толпе не терялся, большинство предпочитало уступить дорогу, чем бросаться под колёса. К моменту приземления остатки обезболивающих препаратов выветрились, и Ника погрузили в суровую реальность. Люди вокруг не были так вежливы, как казалось поначалу, каждый норовил отмахнуться, прошипеть ругательства сквозь зубы, но в основном постараться «не выпачкаться» о «неприкасаемого». Руки то и дело соскакивали с обода колёс, а стоило выйти на улицу, он одномоментно влез в грязь и чуть не попал под колёса разгневанного таксиста. В голове уже пульсировало раздражение, от происходящего. Ник не привык быть зависимым, просить помощи, теперь, когда ситуация изменилась, он чувствовал себя слишком слабым и неподготовленным. Чесались ампутированные конечности, навязчиво, не прекращая, как бы их не игнорировали. В роде укуса комара, или другого насекомого, который ты разодрал, поддавшись на провокацию зудящего участка. Вот только ногу Ник почесать не мог, потом он узнал, что это лишь условный сигнал, перед тем как анестезирующее защитное поле окончательно пропадёт, и на него обрушится боль.

Первые дни, пока родители разбирались с выписанными рецептами, мотались по городу в поисках лекарств, он боролся с приступами дома. Ник понимал, что все эти рези и спазмы – ему мерещатся, но поделать ничего не мог. По началу он думал, что болят швы от разрезов, в местах ампутации, когда просыпаясь по ночам, хватался за саднящие ноги. Любое неосторожное движение, приводило его в исступление. Каждое нервное окончание, связка и сухожилие, обрубленные в попытке спасти Нику жизнь, словно продолжали тянуться, выполнить прервавшееся, в пространстве и времени движение. Их вырывало, вытаскивая сквозь трещащую кожу, и пускай, внешне ничего не происходило: аккуратно замотанные культи всё так же лежали на кровати, внутри он словно продолжал топить несуществующие конечности в ванне из раскалённого угля. Ника не покидали сны, которые не спасали, отравляя его существование, даже в те жалкие часы, когда ему удавалось сомкнуть глаза.

Врачи говорили, что он пробыл без сознания, всё время до, в момент, и после операции, тогда откуда были взяты те ужасы, что преследовали его по ту сторону забвения? Строгие медицинские халаты, спрятанные под тёмными фартуками мясников, звуки разогревающейся циркулярной пилы, скальпели очерчивающие хирургически точным движением первый надрез, выпуская наружу густую, тёмно-багровую, застоявшуюся в обмороженных, иссиня-чёрных ногах кровь. А потом склонившийся над ним врач, скрытый с головы до ног в защитный костюм, выверенным взглядом, за толщей прозрачных очков, примерившись, приступает к основной фазе операции. Брызги и ошмётки оторванных тканей разлетаются по сторонам, оставляя следы на некогда чистых костюмах, стенкам и полу операционной. Его неподвижное тело нерушимо, пока лезвие пилы не добирается до костей. Сопровождающие вибрации заставляют Ника трястись, будто припадочного, ассистирующие врачи, стараются удержать гуляющие конечности, преждевременная фиксация которых уже не помогает, и тут же покрываются кровью и мясом. И ты запоздало понимаешь, что следы оставленные на твоей одежде, не брызги шкворчащего на сковородке масла, а останки живого человека. У него никогда не получалось досмотреть этот сон до конца, просыпаясь в холодном поту, он трясся в кровати, крича на всю комнату. Родители прибегали, пытаясь его успокоить, но ничего не помогало.

Ник переехал в их старую квартиру, как только весь список лекарств оказался в его распоряжении. Обезболивающие уколы заменили сильными таблетками, добавили снотворное и мышечные релаксанты. Родители противились, но все прекрасно понимали, что вечно носиться с ним было невозможно, хотя они готовы были пожертвовать всем своим временем и силами. Ник должен был учится и привыкать жить самостоятельно, и чем раньше он начнёт, тем быстрее освоится. А ему просто было невыносимо смотреть на лица родных, прибегающих по каждому его стону посреди ночи, и надеющихся, что их успокаивающие поглаживания и тихие молитвы, смогут помочь. Они жалели его, не сочувствовали, потому что не знали каково ему приходится, не поддерживали, потому что вселить ложные надежды было бы ещё большим издевательством, а относились к нему, как к неизлечимо больному, которым Ник и являлся. Родителям приходилось неимоверно сложно, как помочь, что сказать или сделать? Они не могли забрать его боль, не могли дать свои ноги, и от этого страдали больше чем сам Ник. Свою боль он ощущал физически, глушил её таблетками, пережёвывал и запивал, на маму и папу ему оставалось только смотреть, видеть их страдания, и ненавидеть собственное увечье ещё больше.