Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии… - читать онлайн книгу. Автор: Елена Первушина cтр.№ 73

Здесь они знакомят своих друзей (Василий Каменский делает предложение Эльзе и получает отказ), здесь вместе справляют праздники.

О.М. и Л.Ю. Брики и В.В. Маяковский

«Новый, 16-й, год мы встретили очень весело, – вспоминает Лиля. – Квартирка у нас была крошечная, так что елку мы подвесили в угол под потолок („вверх ногами“). Украсили ее игральными картами, сделанными из бумаги – Желтой кофтой, Облаком в штанах. Все мы были ряженые: Василий Каменский раскрасил себе один ус, нарисовал на щеке птичку и обшил пиджак пестрой набойкой. Маяковский обернул шею красным лоскутом, в руке деревянный, обшитый кумачом кастет. Брик в чалме, в узбекском халате, Шкловский в матроске. У Виктора Ховина вместо рубашки была надета афиша „Очарованного странника“. Эльзе парикмахер соорудил на голове волосяную башню, а в самую верхушку этой башни мы воткнули высокое и тонкое перо, достающее до потолка. Я была в шотландской юбке, красные чулки, голые коленки и белый парик маркизы, а вместо лифа – цветастый русский платок. Остальные – чем чуднее, тем лучше! Чокались спиртом пополам с вишневым сиропом. Спирт достали из-под полы. Во время войны был сухой закон».

Николай Асеев пишет: «Он выбрал себе семью, в которую, как кукушка, залетел сам, однако же, не вытесняя и не обездоливая ее обитателей. Наоборот, это чужое, казалось бы, гнездо он охранял и устраивал, как свое собственное устраивал бы, будь он семейственником. Гнездом этим была семья Бриков, с которыми он сдружился и прожил всю свою творческую биографию».

Но семья эта неспокойная, она далека от того, что мы обычно понимаем под «домашним уютом», «семейным тылом». В мае 1916 года Маяковский пишет «Лилечка! Вместо письма» стихотворение, с которого я, вопреки всякой хронологии, начала свой рассказ об этой любви. Легко заметить, что это стихотворение – прощальное. Но Маяковский, как в старом анекдоте, «прощается, но не уходит». Впрочем, его никто и не гонит. Скорее, его «вываживают», как это делают рыболовы – водят крупную рыбу в воде, на натянутой лесе; выбирая ее, когда рыба слабеет, и снова отпуская ее при быстрых и сильных порывах рыбы. В человеческом обществе такое «вываживание» называется кокетством. Кокетство может быть сознательной манипуляцией, но может быть и бессознательным – женщина испытывает интерес к мужчине (или мужчина – к женщине), но боится проявить его открыто, чтобы не разрушить зарождающиеся отношения в самом начале неуместной откровенностью, которая может напугать. Или она сама еще не уверена, что эти отношения ей нужны.

Кажется, с Лилей происходит именно это. Она в принципе не уверена, что необходимо ей для счастья: то занимается балетом, то увлекается кинематографом. Но не может найти своего «стержня», содержания для своей жизни. Скульптуру она забросила по просьбе Брика еще перед самым началом их брака. Но теперь браку приходит конец. С чем останется Лиля?

Увлечение Осипа поэзией Маяковского вдохновляет его заняться структурной лингвистикой, он знакомится с основоположником структурализма Романом Якобсоном, ныне считающимся одним из крупнейших лингвистов ХХ века, с поэтом и математиком Борисом Абрамовичем Кушнером, с филологом Львом Петровичем Якубинским, писателем и критиком Виктором Борисовичем Шкловским. Осенью 1916 года выходит в свет первый «Сборник по теории поэтического языка», и в феврале 1917 года он основывает «Общество изучения поэтического языка» (ОПОЯЗ).

Лиля писала: «Я сразу поняла, что Володя гениальный поэт, но он мне не нравился. Я не любила звонких людей – внешне звонких. Мне не нравилось, что он такого большого роста, что на него оборачиваются на улице, не нравилось, что он слушает свой собственный голос, не нравилось даже, что фамилия его – Маяковский – такая звучная и похожа на псевдоним, причем на пошлый псевдоним.

Ося был небольшой, складный, внешне незаметный и ни к кому нетребовательный, – только к себе.

Володя в первые дни отнесся к Осе как к меценату. Даже обманул его, назвал большую сумму за печатание „Облака“ и прикарманил оставшиеся деньги. Но это только в первые дни знакомства. Володя был в отчаянии, когда через много лет выяснил, что мы знаем об этом обмане, и хотя он был давным-давно позади, хотя между нами была уже полная близость, и рассказала я ему об этом как о смешном случае и оттого, что к слову пришлось, а могла бы и не рассказывать, так как это было давно забыто.

Да и тогда, когда это произошло и мы с Осей узнали про это, мы отнеслись к этому весело, и нас это со стороны тогдашнего Володи нисколько не удивило. Слегка обжулить мецената, считалось тогда в порядке вещей.

Ося сразу влюбился в Володю, а Володя в Осю тогда еще влюблен не был. Но через короткое время он понял, что такое Ося, до конца поверил ему, сразу стал до конца откровенен, несмотря на свою удивительную замкнутость. И это отношение осталось у него к Осе до смерти. Трудно, невозможно переоценить влияние Оси на Володю…

Наша с Осей физическая любовь (так это принято называть) подошла к концу. Мы слишком сильно и глубоко любили друг друга для того, чтобы обращать на это внимание. И мы перестали физически жить друг с другом. Это получилось само собою…

Мы с Осей больше никогда не были близки физически, так что все сплетни о „треугольнике“, „любви втроем“ и т. п.

совершенно не похожи на то, что было. Я любила, люблю и буду любить Осю больше, чем брата, больше, чем мужа, больше, чем сына. Про такую любовь я не читала ни в каких стихах, ни в какой литературе… Эта любовь не мешала моей любви к Володе. Наоборот, если бы не Ося, я любила бы Володю не так сильно. Я не могла не любить Володю, если его так любил Ося. Он говорил, что для него Володя не человек, а событие. Володя во многом перестроил Осино мышление, взял его с собой в жизненный путь, и я не знаю более верных друг другу, более любящих друзей и товарищей».

А в стране начинаются новые революции – Февральская, затем – Октябрьская. С этими революциями Маяковский связывает не меньшие надежды, чем с зыбкой, переменчивой симпатией Лили Брик.

«Всем сердцем, всем сознанием слушайте музыку революции», – это слова Александра Блока. Но, конечно, если бы Блок их не написал, это сделал бы Маяковский.

С началом февральских событий 1917 года Маяковский, в то время служивший в Военно-автомобильной школе, стал председателем ее Комитета солдатских депутатов. Он выступает на митингах, участвует в уличных протестах.

А.Н. Тихонов вспоминает: «На рассвете (28 февраля), с кипой сырых оттисков, я вышел на улицу. Невзирая на ранний час, на улицах было много народа. Около Невского на меня налетел Маяковский в расстегнутой шинели и без шапки… Он что-то кричал, кого-то звал, махал руками:

– Сюда! Сюда! Газеты!