Бумажный змей. Рассказы и сказки - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Пермяк cтр.№ 22

Это были сказки, слышанные ею в дни юности в говорящем лесу.

– Неужели мы с вами встретились снова? – сказала Ёлка, ставшая бумагой, и увидела Сказочника.

Он появился на первой странице – отпечатанный великолепными портретными красками.

– Теперь я вижу, – сказала она, – что не все, оказавшись срубленными, умирают. Мы стали жить с вами книгой сказок.

Искусные руки переплётчика одели книгу в нарядную одежду с золотой отделкой и затейливым тиснением.

Как она красива была теперь! На неё можно было любоваться часами, читать и слушать сутками напролёт. Её бережно брали и очень осторожно листали. Сказки смешили и радовали. Сказки учили мудрости, возвышали души, согревали сердца, будили ненависть к злу и утверждали светлое.

Вскоре Ёлка, став книгой, очутилась на серебристой берёзовой полке в самом лучшем ясеневом шкафу библиотеки. Она сразу узнала этот шкаф. Он оказался таким же самовлюбленным, каким рос в сказочном говорящем лесу.

Ясеневый Шкаф очень громко хвалился своей новой жилицей на центральной полке:

– Видишь ли ты, Кленовый Стол, какое сокровище живёт во мне?

– Да, – ответил Кленовый Стол. – Какие мы благородные деревья!

– Как бы позавидовала нам та некрасивая Ёлка, – обрадовалась Берёзовая Полка, – как бы позавидовала она, если б могла увидеть, во что мы превратились! С какой отличной книгой живём мы теперь в соседстве! Что ты скажешь на это, старый Дуб? – обратилась Берёзовая полка к Резному Потолку.

Мудрый Резной Потолок хитро усмехнулся с высоты своими замысловатыми узорами и застыл в своей изумительной орнаментальной улыбке.

Он, видимо, всё понял.

Теперь у Ёлки были все основания произнести сокрушительную отповедь по адресу Клёна, Ясеня и некоторых других, глумившихся над нею. Но она ничего не сказала, потому что это была добрая, великодушная, настоящая Ёлка. А она могла бы сейчас отчитать их не только по-датски, но и по-английски, и по-немецки, и по-русски, и по-французски. Потому что всемирно известная книга датского сказочника разговаривала на всех языках мира. Даже на тех, которые пока ещё не имеют букв и грамматики. Она сумела бы их отчитать и на этих языках…

Но разве счастье в торжестве низменной страсти возмездия? Это жалкая радость слабых. Ради этого не стоило рассказывать сказку о бессмертии прекрасного.

Вот и всё.

Давно уже нет в живых того матроса, который кораблём в Англию прибыл и в городе Лондоне занедужил, а сказка о нём живёт.

Остался русский матрос в городе Лондоне. В хорошую больницу его положили. Провианту, денег оставили:

– Выздоравливай, дружба, и жди свой корабль!

Сказали так корабельные дружки и ушли обратным курсом в родную русскую землю.

Недолго болел матрос. Хорошими лекарствами его лечили. Микстру там, порошков, капель не жалели. Ну, да и жизнь своё взяла. Архангельских кровей парень – коренных поморских родителей сын. Такого разве болезнью сломишь!

Выписался матрос из больницы. Бушлатик почистил, пуговицы надраил. Ну, и остальным предметам одежды жаркий утюг дал. В гавань отправился – земляков поискать.

– Нет здесь твоих земляков, – говорят ему в гавани. – Исландия третью неделю туманы гонит. Откуда русским парусам в Лондоне быть?

– Не беда, – говорит матрос. – Я глазастый. И на ваших кораблях землячков сыщу.

Сказал так и на английский корабль ступил. Ноги о матик вытер, флагу честь отдал. Представился.

Англичанам это любо. Потому как морской порядок везде один.

– Смотри ты каков! По всей форме моряк. Только жалко, что земляков тебе на нашем королевском корабле не сыскать.

А матрос на это улыбается, ничего не говорит, к грот-мачте направляется.

«Зачем, – думают моряки, – ему наша грот-мачта понадобилась?»

А русский матрос подошёл к ней, погладил её рукой и говорит:

– Здорово, землячка, архангельская сосна!

Очнулась мачта, ожила. Будто от долгого сна проснулась. Мачтовым русским бором зашумела, янтарной смоляной слезой прослезилась:

– Здравствуй, земляк! Рассказывай, как дома дела.

Переглянулись английские моряки:

– Смотри ты, какой глазастый! Землячку на нашем корабле сыскал.

А матрос тем временем с грот-мачтой задушевные разговоры разговаривает. Какие дома дела, рассказывает, мачту обнимает:

– Ах ты, милая моя, хорошая! Мачтовое ты чудо-дерево. Дух твой родной-лесной ветры не выдули. Гордость твою шторма не согнули.

Смотрят английские моряки – и борта корабля русскому матросу улыбаются, палуба под его ноги стелется. А он в них родной сердцу узор узнаёт, родные леса и рощи видит.

– Гляди ты, сколько у него земляков! На чужом корабле как дома, – шепчут про себя английские моряки. – И паруса к нему ластятся.

Ластятся к матросу льняные паруса, и конопельные-корабельные канаты-швартовы у его ног извиваются, как к родному льнут.

– А паруса-то к тебе зачем ластятся? – спрашивает капитан. – Они-то ведь в нашем городе Лондоне вытканы.

– Это так, – отвечает матрос. – Только до этого-то они льном-долгунцом на псковской земле росли. Как мне не приголубить их! Да и те же канаты взять. И они ведь у нас четырёх-пятиаршинной коноплей уродились. Поэтому и к вам пожаловали.

Говорит так матрос, а сам на якоря косится, на пушки поглядывает. В те годы наше железо, наша медь, наш чугун с Уральских гор ходко во многие страны шли: в Швецию, в Норвегию, в Англию.

– Ну до чего ж я в хорошую компанию попал! – радуется матрос.

– Ах, какой ты глазастый, русский матрос! Везде своё родное разглядеть можешь. Дорого, видно, тебе оно.

– Дорого, – ответил матрос и принялся такое про наши края рассказывать, что зыбь на море стихла, чайки на воду сели.

Вся команда заслушалась.

А в это время на главной лондонской колокольне часы отбивать стали. В большой колокол ударили. Далеко его бархатный звон над полями, лесами, реками поплыл и по-над морем пошёл.

Слушает этот звон русский моряк, не наслушается. Даже глаза закрыл. А звон дальше и дальше разносится, на низкой, отлогой волне укачивает. Нет равного ему голоса на всех колокольнях старой Англии. Старик остановится, вздохнёт, девица улыбнётся, дитя стихнет, когда этот большой колокол зазвонит.

Молчат на корабле, слушают. Любо им, что русскому матросу звон ихнего колокола по душе пришёлся.

Тут моряки, смеясь, спрашивают матроса:

– Не земляка ли опять ты в колоколе признал?

А матрос им в ответ: