Шпага д'Артаньяна, или Год спустя - читать онлайн книгу. Автор: Ораз Абдуразаков cтр.№ 20

– Я именно об этом и хотел спросить, монсеньёр. Для чего было французскому королю отказывать мне в том, что он потом сделал бы для вас?

– По той простой причине, что Людовик Четырнадцатый – не менее великий политик, чем вы. Более того, он – ученик Мазарини. Он-то понимал, что поспешное согласие на основные наши условия неминуемо возбудит среди членов Королевского совета сомнения в искренности и твёрдости его намерений. А спектакль с отказом и последующим согласием был необходим, чтобы продемонстрировать добрую волю и готовность идти на уступки. Согласитесь, она многих подкупает – королевская уступчивость.

– В самом деле…

– Но не нас с вами, преподобный отец. Поэтому настоятельно рекомендую вам держать уши и глаза открытыми при дворе солнцеподобного величества.

– Конечно, монсеньёр. Но зачем нужен нам этот документ, если заранее известно, что король не намерен соблюдать его?

– Для многого, преподобный отец. Прежде всего, это даёт известный выигрыш во времени, – рассудительно молвил Арамис, – кроме того, в случае одностороннего расторжения трактата у нас будет возможность предъявить европейским дворам доказательства вероломства Людовика Четырнадцатого.

– Это всё, монсеньёр?

– Нет, есть и третья причина. Учитывая все обстоятельства, мне было крайне необходимо снова попасть во Францию в ранге посла. Это даст мне возможность хорошо послужить делу ордена и апостольской церкви. У меня сохранились здесь несведённые счёты, и я опасаюсь возмутить души покойных друзей, оставив их и себя неотмщёнными. Да простит мне это Господь! – мрачно заключил Арамис.

– Аминь… – пробормотал отец д’Олива.

В эту минуту карета остановилась – кортеж достиг дворцовых ворот.

Мы прибыли, монсеньёр! – вскричал разгорячённый скачкой Лозен.

Не дождавшись ответа и увидев, что занавески даже не шелохнулись, он взмахнул рукой, и карета покатила ко дворцу…

Здесь следует, пожалуй, уточнить представление читателя о том сооружении, которое со временем стало олицетворением не только могущества Бурбонов, но и абсолютизма вообще. Надо сказать, Версаль в 1668 году ещё не имел столь грандиозного величия, как в наши дни. Но уже тогда бывший охотничий замок, перестроенный Лево, по праву считался уникальным архитектурным шедевром. Его фасад был обращён в сторону огромного регулярного парка, созданного гениальным Ленотром. Всевозможные украшения, декоративные маски, вазы – всё было позолочено и сверкало, как драгоценности в шкатулке.

Арамис и д’Олива вышли у самой лестницы, ведущей ко двору обители Солнца. Преподобный отец вздрогнул от неожиданности открывшейся перед ним картины: до того резко отличался летний Версаль, принимавший его совсем недавно, от того унылого великолепия, которым дворец становился поздней осенью. Каскады фонтанов и водопадов внезапно иссякли, опустел бассейн, да и бесчисленные цветочные клумбы производили тягостное впечатление. Античные статуи работы Жирардона казались грозными безмолвными стражами, охраняющими вход в потерянный рай.

Единственным, что по-прежнему радовало глаз, было солнце, дарившее свой прохладный свет обильной позолоте. Но, стоило послам достигнуть верхней ступени, светило, словно по волшебству, целиком скрылось за внезапно налетевшим грозовым облаком. Против воли священник покосился на медальный профиль герцога д’Аламеда, который с момента приезда обрёл свою прежнюю холодность.

Во дворе царило большое оживление, навеявшее Арамису воспоминания о приёмной господина де Тревиля: и тут и там небольшими кучками стояли мушкетёры. Но будто для того, чтобы развеять иллюзию преемственности благородных традиций, всюду сновали лакеи в разноцветных ливреях и рабочие в тёмных блузах, волочившие за собой гулкие тачки. Да и сами мушкетёры явно разнились с былыми преторианцами скованностью движений и настороженными взглядами в сторону окон при каждом неосторожном или громком слове.

«Всё мельчает» – вспомнилась прелату горькая фраза д’Артаньяна, часто повторяемая им в последние годы.

Арамис всей кожей ощущал на себе любопытные взгляды придворных. Он и впрямь выделялся из толпы своим строгим испанским костюмом чёрного бархата, отделанным серебряными галунами. Облачённый в великолепный парик, он казался по-прежнему молодым и изящным благодаря вновь обретённой безупречной осанке и лёгкой походке. Со шпагой, рукоятка которой была усыпана бриллиантами, и воинственным блеском чёрных глаз, таивших все опасности мира, он скорее походил на полководца, чем на церковного иерарха.

Следует оговориться, что, несмотря на весьма колоритный облик Арамиса, окружающих больше занимал шествовавший немного поодаль монах, памятный им в качестве испанского посла. Герцога, приезжавшего полтора года назад, успели позабыть: тогда в Блуа все были увлечены едва занимавшимся романом короля с Атенаис де Монтеспан. Однако появление во дворе суперинтенданта, также одетого во всё чёрное, немедленно развеяло все предубеждения: сам Кольбер с приветливой улыбкой, никем из присутствующих доселе не виданной на его лице, направился прямо к Арамису. Сановники раскланялись друг с другом, и Кольбер пригласил гостей в свой кабинет.

Нечего и говорить, что, едва троица скрылась в галерее, все взоры приковал к себе начальник эскорта. Пегилен с видом человека, пресыщенного вниманием двора, с деланным безразличием отвечал на расспросы.

– Скажите, барон, ведь это тот самый иезуит, что недавно был уже здесь? – осведомился маркиз де Лавальер – брат опальной фаворитки.

– Да, это бывший испанский посланник. Как видите, он не смирился с постигшей его неудачей и вновь явился во всеоружии.

– А этот мрачный вельможа рядом с ним? Я, кажется, видел его раньше. Он держит себя как принц… – заметил придворный, утопающий в кружевной пене.

– Вы угадали, господин де Маникан: сей благородный идальго – именитейший гранд Испанского королевства, герцог д’Аламеда.

– Отчего-то это имя мне незнакомо, – задумчиво молвил де Бриенн, слывший знатоком геральдики и помнивший наперечёт древнейшие фамилии Франции, Англии и Испании.

– Вполне возможно, маркиз: его светлость взыскан милостями Филиппа Четвёртого, который, несмотря на свою прижимистость, не был, как известно, скуп с одарёнными людьми.

– Ну, так его титул немногого стоит. По мне, баронство, насчитывающее двести лет, лучше герцогства, которому нет и двадцати, – заявил де Вард.

– Полноте, милостивый государь, – сухо прервал его де Лозен, – вы наносите оскорбление человеку, который не может требовать сатисфакции, будучи послом.

– Послом?! – воскликнули сразу несколько голосов.

– Именно так. Герцог д’Аламеда – посол Эскориала.

Маникан протиснулся сквозь толпу и шепнул де Гишу:

– Ещё один… Что это могло бы значить?

– Может, хоть этому улыбнётся счастье, – развёл руками де Гиш.