Черный воздух. Лучшие рассказы - читать онлайн книгу. Автор: Ким Стэнли Робинсон, Джонатан Стрэн cтр.№ 135

– Джером, ты цел? – окликнул он Биксби, приподняв голову.

Хрип. Что-то про холод. Стало быть, цел.

Мьюр снова улегся в грязь. Забудь весь прежний мир, всю прежнюю жизнь, все, от чего холодеет в желудке. Забудь. Смотри в звездное небо. Глаз есть цветок, способный видеть звезды далеко в вышине, среди первозданного жара и стужи. В левом башмаке, упершемся в снег на краю озерца, влажно захлюпало. Пошевелить пальцами, нащупать намокшую кожу, убедиться, что с ними порядок… Нет. Замерзшие пальцы не чувствовали почти ничего, онемели от холода, хотя правую ногу обварило так, что Мьюр едва не вскрикнул, а стона уж точно сдержать не сумел. Стоило выдернуть ногу из грязи, промокшая штанина под натиском ветра облепила ногу, примерзла к бедру, а обожженная ступня по-прежнему болезненно ныла.

– Что, очень больно? – окликнул его Биксби.

– Да! – А он, остолоп, как думает? – Замерз, и ожогов хватает! Но ничего, это все не смертельно!

До тех пор, пока их не накроет газом.

Струя пузырей ударила в спину. Откатившись вбок, Мьюр принялся забрасывать пузыри грязью, яростно молотя по ней онемевшим, обмороженным кулаком.

Каждый час превращался в год. Звезды оставались на тех же местах, где были, когда рассеялись тучи, а значит, лет миновало не так уж много. Мьюр пристально вглядывался в звезды у горизонта, стараясь разглядеть, как они ползут к западу. Вон та, почти скрывшаяся за невысоким лавовым взгорбком: сосредоточься на ней, смотри же, смотри же, смотри… шевельнулась? Нет. Время остановилось. Возможно, они продолжили спуск и погибли в пути, и лежат теперь где-нибудь на самом дне ада, устроенного по отцовскому вкусу, или в одном из кругов дантовской преисподней, где жар и холод сходятся вместе, ничуть не препятствуя один другому, порождая боль, незнакомую обитателям кругов поскромнее, попроще. Вон они, там, стонут в муках…

Ага, а звездочка-то скрылась! Полчаса миновало в одно мгновение. Как будто время превратилось в череду неуловимых скачков от вечности к вечности… а впрочем, чем-то подобным время казалось нередко – например, в те ясные, теплые дни, когда Мьюр, лежа в траве, посреди одной из полянок Сьерры, возле бурлящего ручейка, смотрел в облака и погружался в мечты ни о чем, пока вдруг вновь не окажется на той же полянке, только тени вытянулись вдвое длиннее прежнего, укрыв безупречные контуры трав, а жаворонки выводят извечное: «Ви-эро, спи-эро, ви-ио, ви-ирло, вить».

Так Мьюр то забывался, то вновь приходил в себя. Биксби вяло, бессильно отозвался на очередной оклик. По крайней мере жив, и то ладно. Лопнувший рядом пузырь обрызгал горячей грязью лицо, и Мьюр, кое-как отплевавшись, утер нос ладонью. Левой руки он не чувствовал, и шевельнуть ей не мог, и даже не заметил, когда это началось. Рука с наветренной стороны – наверное, онемела под натиском бури. Мьюр заворочался, стараясь поглубже погрузить ее в грязь. Только бы не перестараться, иначе уйдешь в черную хлябь с головой. Ну вот, теперь рука словно огнем вспыхнула, а отчего? Фумарола кипит? Нет. На самом деле он невзначай сунул руку в сугроб, правая рука тому свидетельница… но как же снег жжется!

Новый пузырь газа поднял кверху колено, и сгиб ноги словно бы окатило талыми водами ледника. Колено заныло от холода так, что сустав захрустел! Мьюр застонал. Теперь уже холод жжет, а жар остужает, и поди разбери, где тут что!

А впрочем, так ли уж это важно? Стиснутая меж холодом разума и огнем страсти, невежественная плоть неминуемо поплатится за все грехи. Отличить одно от другого нельзя было никогда. Больно-то как… невероятно больно! Самое лучшее – оставить все это позади.

Выход пришел в голову сам собой. Мьюр поднялся и, оглянувшись, увидел собственное тело, распростертое навзничь, погруженное в грязь почти целиком. Губка, насквозь пропитанная бессмертием… скопление вечных атомов, связанных воедино именно так, чтобы узреть всю красоту мироздания.

Да: вот он стоит, глядя под ноги, на собственное тело – обожженное, обмороженное… Слегка развеселившись, Мьюр сделал для пробы пару шагов, обошел вокруг озерца и направился прочь, через открытое всем ветрам снежное поле, к скальному выступу, торчащему над сугробом. Рядом стояла избушка – небольшая, приземистая, белая в свете звезд. Подойдя ближе, он обнаружил, что ее стены сложены из безупречно белого кварца. Кристаллы кварца обрамляли окна и двери, створка двери и кровля были вытесаны из аспидно-серого сланца в пятнах лишайника, окна остеклены тончайшими, гладкими листами прозрачной воды.

Отворив дверь, Мьюр вошел внутрь. Стол оказался гранитной плитой, до глянца отшлифованной ледником. Вокруг стола стояли скамьи – стволы упавших деревьев. Кровать заменяло ложе из соснового лапника. Ковер – мягкий зеленый мох.

Вот он, его дом. Присев на одно из бревен, Мьюр опустил ладонь на столешницу. Ладонь погрузилась в гранит, тело кануло вниз – в бревно, в мох, в кварц.

Медленно падая, паря в толще камня, Мьюр растворился в громаде горы, слился с Шастой в единое целое.

– Я есть, – пророкотала гора ему на ухо, надула щеки, и мощный выдох вулкана вознес Мьюра вверх, рассеяв его атомы по небу.

Подхваченные ветром, они разлетелись во все стороны света, а упав вниз, впитались в самую ткань земли, по атому на каждый камешек, каждую песчинку, каждый комочек почвы, словно газ в грязь, словно вода в губку, так что тело его и Калифорния соединились, смешались, стали неразделимы – одно только зрение, драгоценное зрение и осталось само по себе. Сознание калифорнийской земли соколом воспарило над простором песчаных берегов, над необъятной долиной, над первозданными секвойями, залитыми солнечным светом… только горы оказались другими, непривычными: все, кроме самых высоких вершин, укрывали ослепительно сверкающие ледники, растопыренными пальцами накрывшие склоны холмов, прорубающие себе путь в отвесных стенах Йосемити.

Но вот ледники отступили, иссохли, сбежали прочь. Развернувшись, он стрелою понесся на запад. Настала ночь. Внизу искристо-черной картой простирался залив. Темную воду повсюду пересекали озаренные светом мосты, окрестные холмы мерцали мириадами белых, как звезды, крохотных огоньков, подобно звездам, слагавшимся в очертания башен, проезжих дорог, пристаней, стадионов и монументов – одним словом, огромного, невыразимо прекрасного города, охватившего залив целиком. Но как же много народу! Должно быть, таким все это станет в будущем, спустя тысячи лет, а ледники остались в далеком-далеком прошлом. Выходит, он, покинув тонкое лезвие настоящего, промчался сквозь время назад, к ледникам, и вперед, к эпохе сверхгородов, быть может, по десять тысячелетий в каждую сторону? Десятки тысяч лет – мгновение в жизни камней, а значит, Сьерра выдержит, выстоит… вот только город будущего, пожалуй, изжует, источит ее не меньше, чем древние ледники. Овцы объедают пастбища догола, размалывают землю в пыль всего за одно лето, а их пастухи в этом смысле еще хуже. Если на берегах залива поселится так много людей…

Охваченный любопытством и страхом, Мьюр заложил вираж, свернул к востоку, промчался над огромной долиной, миновал задыхающиеся под тяжестью золотого убранства предгорья, вихрем взмыл над горными пиками и устремил взгляд вниз, к озаренным звездами гранитным утесам. Вон там долина залита водой… возмутительно! Сальто, вираж, разворот… крепись: внизу темным-темно. Куда ни глянь – в горах ни огонька, только спинной хребет Калифорнии поблескивает в свете луны.