Пока Париж спал - читать онлайн книгу. Автор: Рут Дрюар cтр.№ 73

Сара не уверена, к кому обращена его речь. Она думает, что Давид хочет поделиться с Сэмом своими мыслями. Конечно, она знала, что первая встреча будет сложной, что Самюэль скорее всего их отвергнет. Лаффиты готовились к этому, согласились, что будут терпеливыми, что дадут ему время.

Вдруг Самюэль издает странный звук, хватается за живот и сгибается пополам.

Сара и Давид подбегают к нему. Заместитель мэра, который держит Самюэля за руку, пытается вывести его из комнаты. К сожалению, они не успевают выйти, и Самюэль блюет, клочки оранжевого цвета вылетают из его рта на темно-синий ковер. Затем он падает в руки мужчины в розовой рубашке.

Париж, 18 июля 1953 года

Врач сказал, что Самюэль упал в обморок из-за трансатлантического перелета и смены часового пояса и придет в себя только через двадцать четыре часа, когда его внутренние часы перестроятся. Сара не верит ни одному слову из всей этой чепухи. Она знает, что все дело в травме, он потерял людей, которых считал своими родителями, людей, которых он любит. Сара не могла спокойно смотреть, как врач бьет его по щекам, чтобы мальчик наконец пришел в сознание. Она наклонилась к нему и протянула пару таблеток и стакан воды, вовремя успев подхватить его вновь падающую голову. От радости, которая наполняла ее сегодня утром, не осталось и следа, осталось только чувство вины.

Давид переносит его в машину и кладет на заднее сиденье. Сара залезает с другой стороны, она кладет голову Самюэля себе на колени. Гладит его волосы, поражаясь их легкости и шелковистости. Любовь к нему наполняет ее израненное сердце, и ей просто необходимо впитать каждую мелочь, связанную с ним, обнять его и никогда не отпускать.

Пока водитель ведет машину по узким улочкам к их дому в квартале Марэ, Давид разворачивается и смотрит на нее. Сара не знает, что ему сказать. Не так они должны везти своего сына домой – напичканного таблетками и без сознания.

– Давид, он будет в порядке, правда?

Давид продолжает смотреть на нее, его глаза как две темные бездны, наполненные горем, лицо белое, как лунный свет.

– Может, нам стоило поехать в Америку и сперва познакомиться с ним? Это все слишком болезненно для него.

Давид резко отвечает:

– Сара, мы знали, что будет непросто. Нам придется быть очень сильными. Помнишь, что сказала психолог – дети хорошо приспосабливаются. Ему нужно время. И мы снова будем семьей.

Семьей. Что вообще это значит? Она пропустила самые важные годы жизни Самюэля: его первую улыбку, первые шаги, первый день в школе, то, как он научился читать, завел первых друзей. Ее не было рядом, чтобы ответить на его вопросы, когда он пытался понять этот мир. Именно такие вещи делают тебя родителем. Она чужая для него, а он для нее. Не просто чужая, но еще и иностранка.

Сара не может избавиться от гнетущего чувства, что они совершили ужасную ошибку, привезя его в Париж вот так. Никто даже не задумался, правильно ли они поступают. Для них все казалось таким очевидным. Ребенок возвращается к своим биологическим родителям. И вот снова это слово. Родители. Она даже не уверена, что чувствует себя родителем. В ее сердце зарождается ужасное чувство, оно говорит ей, что она абсолютно не знает этого мальчика.

Давид несет Самюэля на руках по ступеням до самого пятого этажа, где они живут, в спальню. Он кладет мальчика на кровать, снимает с него ботинки и куртку и накрывает сына одеялом. Сара наблюдает за ним, стоя в двери. Давид присаживается на пол рядом с кроватью, наклоняется над Самюэлем, убирает волосы со лба и целует. Затем он достает из кармана маленькую деревянную коробочку. Сара проходит в комнату, останавливается у него спиной, наблюдая, как он целует коробочку и кладет ее на подушку рядом с головой Самюэля. Она знает, что на глазах у него слезы, и будто чувствует эти слезы на своих щеках. Сара видит, как они бесшумно стекают по его щекам.

Давид, который был ее опорой все эти годы. Давид, который понимает ее боль, но не дает ей утонуть в этой боли. Давид, который всегда поддерживал ее, держал на плаву, когда все, чего ей хотелось больше всего, это пойти ко дну. Она только однажды видела, как он плачет, когда нашла его после эвакуации из Аушвица. Он упал в снег, держась за нее, повторял ее имя снова и снова как молитву, а по щекам у него катились слезы.

Давид очень стойкий мужчина, его вера крепка как скала. Но она не уверена, что стойкость – это то, что им нужно сейчас. Стойкость слишком шершавая, слишком жесткая. Вместо того, чтобы держаться за свои принципы, возможно, им нужно быть более открытыми. Проблема в том, что она не знает, что им нужно. Она потерянна, и все совсем не так, как они мечтали.

Париж, 25 июля 1953 года

На прошлой неделе, в мой первый день в Париже, я проснулся в незнакомой кровати и увидел маленькую деревянную коробочку на подушке. Она выглядела как миниатюрный сундук с сокровищами – резная с кованым замочком. Я открыл ее… Изнутри коробочка была обшита красным бархатом, и она действительно была наполнена маленькими сокровищами. Там оказалось несколько монет, шоколадка, завернутая в золотую бумагу, блестящие разноцветные камни и кусочек бумажки, свернутый в трубочку и запечатанный настоящим красным воском, как свиток. Я открыл его и прочитал послание. Оно было на английском: Самюэль, наш сын, ты сокровище, которое мы никогда не прекращали искать. Я смял его и бросил обратно в коробочку.

Прошла уже целая неделя. Отвратительная неделя. Я почти все время спал и иногда, если повезет, видел хорошие сны про дом.

Но сегодня утром шум из кухни прерывает мой сон. Пытаюсь не обращать на него внимания и снова уснуть. Во сне сияло солнце, и я как раз собирался откусить кусочек шоколадного мороженого. Мне не часто снятся хорошие сны, поэтому я хочу остаться в этом подольше. Мне почти удается вернуться в него, но я слышу свое имя. Готов поспорить, они говорят обо мне, о том, как ужасно я себя веду.

Здесь все совсем по-другому. Все просто ужасно. Все вокруг такое старое. Это не место для ребенка. Даже запахи все старые – полированная мебель или дым от сигар или вонючий сыр. Я скучаю по запахам дома: он пах теплыми пончиками, сахарной ватой, маслом от каруселей «Фанленд».

Люди здесь тоже совсем другие. Их черты лица более тонкие, даже острые. Они целуют тебя в щеку, но это не настоящий поцелуй. Они просто чмокают воздух. Я всегда в такие моменты стою неподвижно и притворяюсь, что я где-то в другом месте. Я скучаю по американским объятиям – теплым и мягким. А еще люди здесь не улыбаются, когда встречают тебя. Они говорят bonjour с безучастным лицом, не то что дома, где люди улыбаются всегда. В Америке вообще все больше и лучше.

Единственное, что мне здесь хоть немного нравится, – это goûter, перекус, еще теплый baguette из boulangerie, внутрь которого положили кусочки темного шоколада. Вся остальная еда немного странная, и во время обеда они подают все отдельно. Сначала приносят овощи, например, тертую морковь, затем кусок мяса или рыбы, а потом, после всего этого, иногда подают салат. Обычно есть еще десерт, но чаще всего это просто тарелка с нарезанными фруктами. И тебе никогда нельзя взять что-то самому из буфета или холодильника. Все должно быть подано должным образом. Они даже не знают, что такое хот-дог! У них нет газировки, только какой-то лилово-красный сироп, который они смешивают с водой, он называется гренадин. На вкус никакой.