Она замолчала.
– Петен знал, что такое война. И он сделал то, что должен был, чтобы спасти нас от еще одной.
– Но мама, у него не вышло! Он не спас нас от еще одной войны. Мы находимся прямо в ее центре.
Она нахмурилась еще сильнее, и я поняла, что, по ее мнению, мы не были в центре войны. На этот раз мы оказались в стороне.
– Для твоего отца это было очень непросто, – продолжила она. – Мы и представить себе не могли, что дойдет до такого. Мы оба думали, что лучше объединиться с немцами, чем воевать с ними.
– Объединиться?
– У нас не было армии, чтобы дать им отпор.
– Но… Разве это не делает нас коллаборационистами?
– Нет, Шарлотта, нет!
Она снова взяла мою руку, на этот раз она сильно ее сжала.
– Мы простые мирные жители. И мы делаем все, что в наших силах, чтобы выжить, – растим семьи, продолжаем жить, потому что… потому что у нас нет выбора. Это все, что мы можем. Мы не солдаты.
В этот момент мне даже захотелось обхватить ее руками, но жестокие слова папы все еще звучали у меня в голове. Теперь я не знала, как себя вести, что думать о своих родителях. У меня было ощущение, что меня уносит от них течением в другую стороны.
Я хотела только Жан-Люка.
Часть вторая
Глава 24
Жан-Люк
Санта-Круз, 24 июня 1953 года
– Дранси. Ну, расскажите нам, чем вы там занимались.
Джексон выдвигает стул и падает на него, вытягивая свои длинные ноги вперед. Жан-Люк изучает его. Его выпирающий лоб и узкий нос делают его похожим на хищника. И теперь, похоже, он нацелился на свою жертву.
– Я был работником железной дороги. Я работал на Французские национальные железные дороги с пятнадцати лет.
– Французские национальные железные дороги?
– Да.
– Которые захватили нацисты.
– Да.
– Значит, вы работали на нацистов в Дранси.
– Не совсем так.
Он делает паузу и чешет затылок. Так вот чего они хотят от него – признания, что он еще одна нацистская шлюха?
– У меня не было выбора. Меня послали туда. Никто из нас не хотел там быть.
– Еще бы!
Джексон наклоняется вперед и смотрит ему в глаза.
– Готов поспорить, евреи особенно не хотели быть там. Вы знали, что они увозили их в лагеря смерти?
– Нет.
Брэдли делает вдох.
– Вы слышали выражение «лагерь смерти» раньше?
– Нет! Никогда!
Жан-Люк делает вдох и дает себе минуту, чтобы подготовить ответ.
– Хотя мне было понятно, что многие из заключенных умрут в поезде или когда прибудут в пункт назначения.
– Но вы говорите, что не знали, что заключенных отправляют в лагеря смерти.
Он не моргнул и не двинул ни единым мускулом. Он пытался сформулировать, в чем различие между знать и понимать. Он потирает пальцами переносицу, пытаясь заглушить пульсирующую боль в голове.
– Вы знали, что Аушвиц был лагерем смерти?
Джексон продолжает давить, его голос становится громче.
– Нет! Я не знал!
Они холодно на него посмотрели. Он был уверен, что они ему не верят. Они ненавидят его, даже не зная его.
Вдруг Джексон встает на ноги.
– Мистер Боу-Чемпс, может, вы хотите рассказать нам что-нибудь еще?
Пульс Жан-Люка учащается. Что им известно?
Джексон не сводит с него свои глаза-бусинки, но Жан-Люк изо всех сил пытается сохранить невозмутимое выражение лица.
– Значит, нечего сказать.
Джексон отворачивается и кивает Брэдли.
– Наше расследование продолжается. Мы просим вас оставаться в пределах штата Калифорния на случай, если нам потребуется вызвать вас на допрос. Теперь вы можете идти.
Сердце Жан-Люка бешено колотится, пока они ведут его по коридору, спускаются с ним по ступеням и выводят через главный вход. Когда они отпускают его наружу, он делает глубокий вдох, наслаждаясь свободой. Все будет в порядке.
Он жалеет, что не попросил позвонить Шарлотте, чтобы она его забрала, но он был не в том состоянии, чтобы думать о таких мелочах. Может, скоро приедет автобус. Его переполняет нетерпение, как будто намекая ему, что он уже достаточно ждал. Жан-Люк решает забыть о деньгах и берет такси, чтобы отправиться прямиком на работу. Он и так пропустил половину рабочего дня.
Он звонит Шарлотте с работы уже ближе к вечеру. Жена тут же берет трубку, ее быстрая речь выдает тревогу.
– Слава богу, это ты. Что случилось? Что им надо?
– Не беспокойся, я уже на работе, но мне надо будет остаться допоздна, чтобы наверстать рабочие часы. Поговорим дома.
– Когда ты вернешься?
– Не раньше восьми.
– Ладно. Я оставлю тебе теплый ужин.
Когда такси оставляет его около дома в 8:30, он подавляет в себе желание побежать до входной двери. Кто-то может следить за ним. Как только входная дверь защелкивается за его спиной, он с облегчением выдыхает. Он стоит так около минуты, вдыхая запах лимона и розмарина. Дом.
Шарлотта выходит из гостиной.
– Что произошло? Чего они хотели?
Слова срываются у нее с языка. Она даже не здоровается с ним.
– Я не знаю.
– Ты не знаешь!
Он смотрит на нее, глаза болят от усталости.
– Но что они сказали? – продолжает она.
– Ничего, если честно. Просто задали несколько вопросов по поводу того, чем я занимался в Бобиньи.
– Ничего про?..
– Нет, ничего.
– Но что будет, если они узнают?
– Они не узнают. Это практически невозможно.
– Практически!
Запустив руки в волосы, она сжимает их в кулаки и закрывает глаза. Потом тут же открывает их, ее зрачки расширены и похожи на две черные бездны.
– Практически значит, что это возможно. Возможно!
Ее приглушенный крик становится громче.
Жан-Люк делает шаг к ней, дотрагивается до нее, хочет успокоить.
– Шарлотта, тише. Сэм уже спит?
Она смотрит на ступеньки и кивает.
– Пойдем в гостиную.
Он протягивает ей руку.
Шарлотта ее игнорирует, но идет за ним в гостиную.
Он замечает высокий стакан на буфете.