Михаил Муравьев-Виленский. Усмиритель и реформатор Северо-Западного края Российской империи - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бендин cтр.№ 64

Как уже отмечалось, подпольное «польское правительство» грозило неотвратимой смертью всем тем людям, которые поддерживали российское государство и участвовали в борьбе с повстанцами. В упоминаемом «Приказе» этого «правительства», ставшим политической апологией террора, было сказано: «Милиции и караулов по селам чтоб никаких не было, потому что если поймают кого в карауле или милиции, то раньше или позже без лишних слов повесят» ^[359]. Поэтому от людей, отвергавших власть самочинного жонда, требовалось незаурядное мужество, чтобы в условиях террора жандармов-вешателей проявлять на деле готовность к защите Российского государства.

В своем письме к министру внутренних дел П. А. Валуеву М. Н. Муравьёв так охарактеризовал лояльность населения Северо-Западного края: «Верность свою Государю здешний народ доказал на самом деле, не поддаваясь заманчивым для него обещаниям злоумышленных подстрекателей, многочисленными жертвами, павшими от злобы и зверства мятежников и, наконец, принятием участия в подавлении мятежа через скорое устройство сельских караулов» ^[360].

Твердое руководство М. Н. Муравьева войсками и администрацией позволило в короткий срок покончить с жестокими убийствами мирных жителей, грабежами, насилиями и бесчинствами, которые сопровождали вооруженные действия повстанцев ^[361].

Арестованные жандармы-вешатели и местные руководители восстания — граф Л. Плятер, З. Сераковский, ксендз А. Мацкевич и подпольный «диктатор», апологет террора В. К. Калиновский были преданы военно-полевому суду и казнены. Остальные арестованные, в качестве осужденных преступников, по приговорам судов и решениям администрации были отправлены на каторгу и в ссылку. Имения многих помещиков, прямо или косвенно участвовавших в восстании, подверглись секвестру и конфискации ^[362].

Таким образом, в результате эффективных действий генерал-губернатора М. Н. Муравьева, спокойствие, законность и твердый общественный порядок в Северо-Западном крае были полностью восстановлены. Массовое участие белорусского крестьянства в борьбе с польским восстанием стало неоспоримым свидетельством в пользу русской идентичности Северо-Западного края. В вооруженном споре с польским дворянством, шляхтой и ксендзами, предъявившими политические претензии на этот регион, на стороне России выступила новая социальная сила, состоящая из представителей низших сословий. Статистические аргументы о русском характере края в ходе восстания 1863 г. получили практическое подтверждение не только в действиях М. Н. Муравьева, но и на «низовом», народном уровне.

Еще одним свидетельством русской идентичности Северо-Западного края стал массовый патриотизм населения, который нашел свое выражение в многочисленных «всеподданнейших письмах и адресах», направленных императору Александру II и генерал-губернатору М. Н. Муравьеву. В чрезвычайных условиях, порожденных террором и насилиями повстанцев, личности царя-Освободителя и Главного начальника края стали живыми символами Русского государства ^[363].

Попытка колониального реванша, предпринятая мятежной польской элитой в Северо-Западном крае, вызвала ответную политическую реакцию, прежде всего, у православного населения. Вспыхнувшее польское восстание стало катализатором «низовых» проявлений российского патриотизма и общерусской этнической солидарности, которые нашли свое выражение в многочисленных заявлениях западнорусских крестьян о своем единстве с русским народом и Россией. Следует отметить, что до начала польского восстания у западно-русского населения Северо-Западного края, по преимуществу крепостного, не было актуальной потребности в публичных заявлениях о своей верности России как общему русскому Отечеству.

В это время православные крестьяне и мещане еще не мыслили о своем отношении к государству в категориях национального масштаба, таких, например, как российский патриотизм. Для низших сословий традиционной являлась преданность реалиям локального характера — общинным, волостным и приходским, в лучшем случае — губернским. Главным выражением российского патриотизма служила верность династической монархии Романовых, основанная на «религиозно-мистическом понимании царской власти».

В дореформенный период представления о долге перед Отечеством и монархом были характерны, прежде всего, для образованной, дворянской части населения великорусских губерний, а в широких слоях великорусского крестьянства идеи народного монархизма и чувства патриотизма традиционно формировались Православной церковью. К тому же, великорусское население центральной России имело недавний опыт национальной консолидации вокруг монархии, проявленный во время Крымской войны ^[364]. Поэтому подъем патриотических настроений российского общества, вызванный экстремальными политическими обстоятельствами польского восстания, имел свои основания в глубоких религиозных, культурных и воинских традициях. И в этой связи его можно рассматривать как явление в известной степени закономерное.