Михаил Муравьев-Виленский. Усмиритель и реформатор Северо-Западного края Российской империи - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бендин cтр.№ 27

По утверждению Назимова, план действий для предстоящих дворянских выборов был разработан гродненским предводителем дворянства графом Виктором Старжинским ^[113] по указаниям из Парижа, где находился центр польской эмиграции. Согласно этому плану, все другие дворянские корпорации Западного края, а именно Виленская, Гродненская, Ковенская, Витебская, Могилевская, Волынская и Киевская, должны последовать тому же примеру и выступить с прошением царю о присоединения этих губерний к Царству Польскому. Польский сословный ирредентизм должен был продолжаться вплоть «до получения от русского правительства удовлетворительного ответа на все требования дворянства» ^[114].

Император ознакомился с выводами, сделанными министром внутренних дел, и, несмотря на противоправные действия подольского дворянства, повелел допустить выборы в Минской губернии в ноябре 1862 г., а в Могилевской губернии в течение февраля или марта 1863 г.

Владимир Иванович Назимов. Виленский, гродненский и ковенский генерал-губернатор (1855–1863)

Дальнейшие события подтвердили правильность сведений, которыми располагал виленский генерал-губернатор. В ноябре 1862 г. Минское дворянское собрание, следуя примеру польских дворян Подольской губернии, выразило желание представить Александру II адрес с просьбой о присоединении Минской губернии к Царству Польскому. Адрес не был составлен, так как по высочайшему повелению минский губернатор предупредил губернского предводителя дворянства, что «представление подобного адреса является противозаконным». Поэтому минское дворянство ограничилось составлением и подписанием протокола, в котором говорилось о намерении составить адрес на высочайшее имя. Затем, по указанию Назимова, дворянские выборы были закрыты ^[115]. Но это не остановило начавшуюся борьбу дворян за «польское достояние», коим они считали земли Западного края ^[116].

Как деликатно отметила С. М. Самбук: «Польские помещики считали Польшу своей родиной, а Белоруссию и Литву — ее провинциями. Отход этих территорий от Польши и воссоединение их с Россией для них было только актом насилия. Польские помещики выступали за присоединение белорусских, литовских и украинских земель в административном отношении к Царству Польскому. Эти требования польских помещиков особенно ярко проявились в тех проектах адресов, которые они составляли и пытались подать на имя Александра II в 1861–1862 гг.» ^[117].

Согласованные действия лидеров польской ирреденты Северо-Западного и Юго-Западного края не остались незамеченными правительством. В итоге оно вынуждено было констатировать следующее: «Нельзя не заметить общей связи между всем, что делается в Западном крае. Если в некоторых отношениях Литва, белорусские и украинские губернии действуют отдельно и даже различно, например, при составлении проектов поземельных банков, то, во всяком случае, заметно, что на Юге тотчас и вполне известно все, что делается на Севере, и наоборот, и что в других отношениях между действиями Севера и Юга и польской партии в Белорусском крае обнаруживается систематическое единство; … везде старание заявлять принадлежность к польской народности и протестовать против непосредственной принадлежности к России» ^[118].

Сословную и этническую солидарность с региональным ирредентизмом продемонстрировало и дворянство Царства Польского, которое в сентябре 1862 г. заявило, что оно «до тех пор будет действовать против русского правительства, пока последнее не соединит с Царством Польским Литву, Белоруссию, Волынь, Подолию и Малороссию» ^[119].

Таким образом, российское дворянство «польского происхождения» накануне восстания 1863 г. недвусмысленно заявляло правительству о том, что идентичность региона не русская, а польская, и это обстоятельство требует воссоединения его с этнической Польшей. По утверждению А. В. Белецкого: «Более чем когда-либо оно находило желательным присоединение западных губерний России к Царству Польскому и объединение этих двух частей империи одинаковыми законами и учреждениями. При этом и освобожденные крестьяне не могли ускользнуть из-под власти помещиков» ^[120].