Я жизнью жил пьянящей и прекрасной… - читать онлайн книгу. Автор: Эрих Мария Ремарк cтр.№ 80

Мне надо стать спокойнее. Спокойно смотреть, как она снова будет высказывать свои претензии, вместо того чтобы настаивать на том, и т. п.

Итак, дальше! Единственное! Прочь! Все время я возвращаюсь к этому!

21.08.<1949. Порто-Ронко> воскресенье

Вчера к вечеру следы работы*. Вечером к ужину пришел Файльхен. Давился, чесался. С ним еще час в деревне. Пару минут с Бригиттой Хорни. По дороге домой встретил Рене Подбельски. Дал ему бутылку старого «Вюрцбургер Штайн». С ним и с Фальхеном поговорил о моих трудностях. Проклятая глупость! Если бы я мог держать свой язык за зубами! Это же ничего не даст. Просто я не уверен в том, что поступаю правильно. Грета М. Х.* так не считает.

Сегодня спокойно проснулся. Так показалось, но потом мельница снова завертелась. Фокус — мадам* сегодня в Париже, и Бог знает.

Сегодня свежо. Горы над Ронко уже окрашены по-осеннему. Ветер несколько дней, на этот раз уже зимний. Хочется тишины. Но не тишины Файльхенов. Вчера вечером на площади Асконы царило типичное послесезонное настроение. Толстые, некрасивые, неряшливые люди. Пустота.

Работать, работать, работать! Считать это важным! Весь день напролет! Единственное убежище! Заставлять себя!

31.08.<1949. Порто-Ронко> среда

Вчера вечером с Эллен к Изоле. Встретил ее у дома. С ней были пара Бетузи-Доди и красивая румынка Анни. Проводил Бетузи-Доди до их дома. Они там, потому что Курт Фолькхардт на неделю в отъезде.

Эллен рассказала, как ночью в Дюссельдорфе собрали на скотобойне евреев для пересылки; наверху забивали скот; внизу находились евреи и ждали с трех до шести утра, а штурмовики заставляли их петь народные песни. О том времени, когда евреи должны были носить звезду Давида; в военное время женщины прикрывали ее сумками; пришел приказ: они должны носить ее открыто; одна из подруг в один из дней тихо говорит по телефону: это так далеко, я сегодня должна уехать, — и позже: два близнеца восьмидесяти лет, которых надо взять с собой. Эта подруга была раньше замужем за неевреем, который с ней развелся; однажды в поезде с ним заговорил обер-лейтенант, штурмовик: «Вы господин Х?» — «Да». — «Я должен вам передать, что ваша жена жива; в Х (русский город) в качестве моей секретарши; почти все остальные были расстреляны; некоторые из них выглядели лучше и могли работать, в том числе ваша жена». Объяснил, что она пишет письма с выражением соболезнования родственникам тех, кто погиб в России. Когда бывший муж спросил, что он может для нее сделать, есть ли у нее пожелания, тот ответил: «Да, флакон французских духов. Пожалуйста, ни слова о том, что ваша жена у меня. Тогда я и сам пропал».

Эллен: факт, что само собой разумеющимся кажется убийство евреев, как комаров, волков, кроликов.

Необыкновенное звездное небо. Юпитер. Млечный Путь. Осенние звезды. Две упавшие звезды; одна, мне кажется, из созвездия Стрельца.

Сегодня утром пришла телеграмма от Н. «Надеюсь, путешествие было приятным; колени не болят; поцелуй от меня отца. С любовью».

Скрепя сердце, но все-таки.

Ясный, прекрасный день. Осенний свет. Белый осенний туман над озером, поднимающийся к солнцу.

Вечером

Днем с Эллен по дороге. Высадил в деревне у Мелека, сидели с ней на площади. Солнце, озеро, теплый свет, черные лодки в бликах воды. Шпис, прежний хозяин таверны и его толстая жена; довольные посетители отеля «Фрибург» по дороге во Фрибург делают здесь остановку. После обеда дождь, гроза. Перебои со светом. Напомнило мне последний вечер в Риме. Принял горячую серную ванну. Радуга за окном. Ее вместе с падающими звездами из Стрельца принял как знак. Как всегда думал о Н. Ни одной секунды не могу не думать о ней*. Действительно, ни одной. Жду ее. Думал: это было бы лучше, чем выдумывать профессора из Цюриха, как причину для того, чтобы не звонить в воскресенье, или просто вообще ничего не делать, чтобы потом в двенадцать телеграфировать на корабль, что я ее не мог застать. Но я этого не сделал, чтобы отплатить ей за укол с «компаньоном», что было моей неудачей. Во всяком случае, не важно, ревность или недоверие в некоторых обстоятельствах позволительны. Кстати, неприятно, что она не поверила моей истории с зубами и до сих пор не верит. Хорошо, я остаюсь при своем, довольно. Все-таки надо будет объяснить. Врач из Локарно нахалтурил и приказал не разговаривать, пока не закончит.

Приступ невралгии. Котенок поймал летучую мышь. Снова читаю «Любовь Жанны Ней» Эренбурга.

Хочу написать* историю мужчины. Эмигранта, который пытается вернуть свою жену из Германии, любовь, лагерь, смерть, Лиссабон, иностранный легион.

22.10.<1949. Нью-Йорк> четверг

Вчера вечером просматривал рукопись*. Сегодня снова. (Спокойно! Спокойно!) Утром письмо от Эллен; несколько фотографий с площади. Желания. Мысли. Действительно ли.

Днем у Зальца. Несколько картин. Обратно пешком. Тепло; облака. Думал о Н. Чего же она все-таки хочет. Глупость. Хочу того же. Быть независимым и держаться так долго, как только можно, чтобы потом…

Хорошо, не предвосхищай события. Работай. Думай как можно меньше. Думай лучше во время работы.

08.11.<1949. Нью-Йорк> вторник

Вчера днем в Метрополитен-музее. Смотрел ковры. Птичий ковер показался все же старым. Потом на выставку Ван Гога. Много посетителей: школьники, белые, черные, юные, важничающие живописцы, друг другу жестами знатоков объясняющие детали; огромная корова в красных чулках и черных туфлях — бледный художник интерпретировал, пытаясь обнять ее.

Альтернативное кафе «Сайдволк». Чувство, что Ван Гог что-то теряет; вероятно, именно на выставках. По отдельности его картины выигрывают. Не рисовальщик, это правда. Взрыв напряжения.

Пешком через ноябрьский Центральный парк. Вдали в пожухлой траве на пологом пригорке носится пудель.

Вечером Наташа. Поужинали. Красивая. Милая. Немного поговорили. Идиотизм с моей стороны. Как будто я был бы более счастлив, если бы держал ее в иллюзии изменений, по ту сторону времени, в романтическом мареве, в промежутках лет и желаний, в балансе над водой времени, но она ведет себя так, будто у нас всегда начало.

Обнаружили, что мы уже почти десять лет знакомы. А кажется, будто два-три года. Она: «Наши отношения — это мирные». Я: «at peace* — это смирение»: Она: «Я имела в виду другое».

Я сказал ей предыдущим вечером, что она не особенно нежна и не является таковой. Не дай себя снова поймать! Работай!

10.12.<1949. Нью-Йорк>

Вчера днем у Зальца. Со дня на день ожидается отпрыск. Пешком обратно. Солнце, мягкий воздух.

Вечером Наташа. Более оживленная. Захотела узнать, люблю ли я ее. Да. Сидели после ужина. Я уже думал, опасность миновала. Вдруг: «Я хочу…» Я: «Ты еще не восстановилась». Она упорствовала: «Нет, я в порядке. Я хочу…» Я смущен. (Действительно?) Что-то вроде: «Зачем?» Уже отвык и т. д. Она: «Ты не хочешь?..» Я: «Не знаю, я не думал об этом, я на это больше не настроен». Она: «Значит, не хочешь». Я: «К чему эти проблемы? У наc было достаточно проблем за эти годы, когда я хотел тебя, что тебя раздражало, чем же это лучше сейчас?» Она: «Но я сейчас здорова». Я: «Я был вполне здоров все это время. Любовь — это не все» (и еще какой-то вздор). Она: «Ты не хочешь вообще?» Я: «Не знаю, я об этом не думал, это все уже было так давно». Она: «Мы спали с тобой, когда ты уже вернулся». Я: «Да, но этого не должно произойти и скоро пройдет, это было несколько недель назад». Она: «Это значит, теперь я свободна?» Я не стал отвечать, что она была свободна уже летом. Сказал: «Я сам сбит с толку, не знаю, что происходит». Она: «Ха-ха! Девятое ноября можно отметить в календаре. Ты, Эрих Ремарк, не хотел тогда…» Я был шокирован и разъярен. Я видел ее неприятную, злую улыбку. Но сдержался. Я сказал что-то вроде: «Так давно, уже годы прошли, ты не хотела, я не думаю об этом». Она снова: «Итак, я свободна!» И т. д. Сидели еще какое-то время. Говорили о пустяках. Она: «Хорошо, Пуп (собаке), пошли домой». Что еще… Беглый поцелуй со словами: «Бог с тобой».