Что знает ночь? - читать онлайн книгу. Автор: Дин Кунц cтр.№ 24

Зах замер у подножия лестницы, глядя наверх, прислушиваясь. Но слышал только шипение газовых горелок двух котлов, смонтированных между вторым и третьим этажом. Звук этот напоминал доносящийся издалека шум водопада.

Между вторым и третьим этажом располагался технический полуэтаж, высотой в пять футов, так что Зах мог стоять там, лишь чуть пригнувшись. На техническом полуэтаже располагались два котла, увлажнители воздуха, несколько сот футов гибких трубопроводов, медные водопроводные трубы, металлические и полиэтиленовые канализационные трубы и еще многое, многое другое. Выключатель наверху у лестницы зажигал гирлянды ламп, которые обеспечивали освещение, необходимое сантехникам и электрикам, проводившим профилактический осмотр установленного на полуэтаже оборудования или его ремонт.

Чуть больше месяца тому назад крысолов с выпученными глазами и длиннющими усами, напоминающими антенны насекомых, поднялся по этой самой лестнице в поисках признаков присутствия грызунов. Но вместо крыс нашел белок: зверьки пробрались в дом через порванную сетку вентиляционного короба.

Но белки никак не могли опустить крышку люка и раздвинуть лестницу, пока Зах спал.

Ему хватало храбрости, чтобы подняться по лестнице и обыскать технический полуэтаж. Но он показал бы себя дубаком из дубаков, пойдя туда ночью, вооруженный красивым, но бесполезным в бою мечом с тупым лезвием. И ему требовался сильный фонарь, потому что гирлянды ламп, при которых работали ремонтники, не изгоняли темноту из всех углов. Завтра днем, после уроков и ленча, он может отправиться туда, чтобы разобраться, что к чему, увидеть все, что можно увидеть.

Наверное, даже лучше сказать отцу. Тогда они смогут обыскать технический полуэтаж вместе.

Левой рукой Зах взялся за нижнюю перекладину и сложил первую из четырех секций раздвижной лестницы, а потом вступил в действие автоматический механизм, уложил остальные секции на крышку люка и поднял ее. Крышка со стуком заняла горизонтальное положение.

Зах постоял в стенном шкафу, пока кольцо на конце веревки не перестало раскачиваться, словно маятник, потом еще минуту или две. Никто не пытался опустить лестницу.

Двери на улицу оставались закрытыми весь день. Отец говорил, что плохие люди — не вампиры, им нет нужды прятаться от солнца, они готовы к своим грязным делишкам двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, поэтому не нужно делать ничего такого, что могло бы облегчить им жизнь. Никто не мог проскочить с улицы и спрятаться на техническом полуэтаже.

Более вероятно, что в случившемся следовало винить усадку дома, которая привела к тому, что дверь стенного шкафа открылась сама по себе. Из-за минимального перемещения всего дома вес лестницы и сила тяжести преодолели сопротивление запорной защелки и привели к тому, что крышка откинулась, а лестнице не осталось ничего другого, как раздвинуться.

Собственно, именно так, должно быть, все и произошло. Любое другое объяснение — глупый детский лепет для трусохвостов, которые дуют в кровать.

Прежде чем выключить свет, он оглядел себя в зеркале. Спал он в трусах и футболке. Пусть и не качок, худышкой он тоже не был. И однако ему-то казалось, что он побольше. Он видел тощие ноги, розовые колени, бледные стопы. И меч был великоват для него, как, наверное, и для любого тринадцатилетнего. Он не выглядел смешным, но, уж конечно, ничем не напоминал парней на плакатах, которые висели в призывных пунктах.

Выключив свет, Зах плотно закрыл дверь стенного шкафа, а потом подпер ручки спинкой стула, который принес от письменного стола, пусть немного этого стыдился.

Положил меч на кровать, скользнул под одеяло, снаружи остались только голова и правая рука. Ладонь легла на рукоять мамлюка.

Несколько минут смотрел на включенную настольную лампу, но в конце концов решил, что оставлять ее включенной несусветная трусость, неподобающая мужчине. Он не боялся темноты. Абсолютно не боялся. Во всяком случае, самой темноты.

С выключенной лампой темноту в какой-то степени разгоняли прямоугольники занавешенных окон да светящиеся цифры на электронном будильнике-радиоприемнике. И Зах подумал, как и чуть раньше, что с его отражением в зеркале вновь было что-то не так. Решил, что сможет понять, почему отражение показалось ему не таким, как всегда, если пролежит без сна до зари, но лавина усталости накрыла его. И перед тем, как провалиться в сон, он увидел себя в зеркале, с бледными ступнями, и розовыми коленями, и слишком тощими ногами, что полностью соответствовало действительности, хотя и раздражало. А потом осознал, что глаза его отражения из серо-голубых, как в жизни, стали черными, черными, как сажа, черными, как сон.

Босиком и в синем халате, маленькими глоточками переправляя виски из стакана в желудок в надежде побороть бессонницу, Джон кружил по кухне при свете лампы под вытяжкой, размышляя над событиями прошедшего дня. Он понимал, что рано или поздно ему придется поделиться своими подозрениями с Никки. Но, учитывая необычность и даже фантастичность того, во что он собирался попросить ее поверить, ему хотелось обратиться к ней, лишь собрав неопровержимые улики. Они были близки, как только могли быть близки муж и жена, любили друг друга, полностью доверяли друг другу, но, разумеется, он не мог сказать ей, что у них на чердаке живут маленькие невидимые существа с Марса, и ожидать, что она поверит ему, даже не видя их.

Слишком многое из случившегося прошлым днем он мог списать на психологические последствия сильнейшей эмоциональной травмы, вызванной убийствами, которые произошли двадцатью годами раньше. В любом полицейском расследовании, в любом суде такие улики классифицировались бы, в лучшем случае, как основанные на слухах, в худшем — как бред.

Едва слышный звон колокольчиков, который он слышал в доме Лукасов, мог быть слуховой галлюцинацией. Да, он нашел колокольчики в форме цветков каллы в комнате Селины, но не того, кто мог бы в них там звонить. Он не сомневался, что слышал, как звонил мобильник подростка-убийцы, когда сидел за его столом, и думал, что слышал, как чей-то голос едва слышно произнес: «Servus», но без свидетелей, которые могли подтвердить его показания, они тоже смахивали на слуховые галлюцинации.

Джон знал, что ему не прислышался последний звонок от Билли, и полагал, что запрос в телефонную компанию подтвердит время входящего звонка, но внешне в Билли Лукасе не было ничего сверхъестественного, ничего не подтверждало идею Джона: возможность, что Олтон Тернер Блэквуд — его дух, призрак, как ни назови — вновь вернулся в этот мир и воспроизводит жестокие убийства, совершенные им двадцатью годами раньше, причем семья Кальвино — его четвертая и последняя цель.

Странности, которые он видел периферийным зрением, тоже мало что доказывали. Проходя мимо репродукции картины Джона Сингера Сарджента «Гвоздика, лилия, лилия и роза», он увидел — или подумал, что увидел, — будто одна из маленьких девочек на картине забрызгана кровью, а в следующий раз ее платье горело. Он не мог не признавать, что взбудораженное воображение могло все это выдумать. Электронные часы на кухне дома Лукасов и в спальне Билли, внезапно начавшие мигать, показывая время полдня или полуночи, не служили неоспоримым доказательством присутствия в реальном мире потустороннего существа; они вообще ничего не доказывали.