Спенсер не мог больше смотреть на его спокойно-каменное лицо. Но он и не мог отвести от него глаз.
— Мы дрейфовали шесть дней. Жара была невыносимой. Не было питьевой воды. Очень мало пищи. Прежде чем нас заметили с американского военного судна и спасли, умерли одна женщина и четыре ребенка. В том числе моя дочь — она умерла от жажды. Я не мог ее спасти. Я не мог никого спасти. Из десяти человек моих близких, переживших падение Сайгона, осталось лишь четверо. Моя жена, еще одна дочь — единственный мой ребенок, оставшийся в живых, — и моя племянница. И я.
— Очень вам сочувствую, — сказал Спенсер, но слова не могли выразить истинных чувств и прозвучали фальшиво.
Луис Ли открыл глаза.
— С этой развалюхи двадцать лет назад спасли еще девять человек. Они все, как и я, взяли себе американские имена и сегодня являются совладельцами этого ресторана, партнерами в других моих предприятиях. Я их всех считаю своей семьей. Мы, мистер Грант, держимся довольно замкнуто. Я — американец, потому что верю в американские идеалы. Я люблю эту страну, ее народ. Но я не люблю ее правительство. Я не могу любить то, чему я не доверяю, и я никогда и нигде не буду доверять правительству. Вас это не шокирует?
— Нет. Это можно понять. Но это все очень печально.
— Как отдельные личности, как соседи, члены одного коллектива, — сказал Ли, — представители всех рас и политических убеждений обычно очень симпатичные, приятные, добрые люди. Но, объединившись или же попав в правительство, где в их руках сосредоточивается большая власть, некоторые становятся просто чудовищами, причем иногда даже имея самые благие намерения. Я не могу хорошо относиться к чудовищам.
Но я всегда буду хорошо относиться к своей семье, своим соседям, людям моего круга.
— Думаю, это правильно.
— Рози, официантка из «Красной двери», не была среди тех, кто оказался с нами на судне. Однако ее мать — вьетнамка, а ее отец — американец, погибший там, так что она — одна из людей моего круга.
Спенсер настолько увлекся рассказом Луиса Ли, что совсем позабыл о своей просьбе, которая и вызвала все эти воспоминания. Ему хотелось как можно скорее поговорить с Рози. Ему было необходимо узнать ее фамилию и адрес.
— Нельзя вовлекать Рози в это дело еще больше, — сказал Ли. — Она рассказала этим лжефэбээровцам, что знает о мисс Кин очень мало, и я не хочу, чтобы вы что-либо выпытывали у нее.
— Я просто хочу задать ей несколько вопросов.
— Если эти люди увидят ее с вами, а в вас узнают того человека, что был прошлой ночью в доме, то они решат, что Рози с мисс Кин связывает нечто большее, чем общая работа, хотя, по правде, так оно и есть.
— Я буду очень осторожен, мистер Ли.
— Да. Только при этом условии я вам помогу.
Тихо отворилась дверь, Спенсер обернулся и увидел, что в комнату вернулся метрдотель, который привел его сюда. Он даже не слышал, как тот выходил.
— Она его помнит. Все в порядке, — сказал тот Луису Ли, подходя к Спенсеру и протягивая ему листок бумаги.
— В час дня, — сказал Луис, — Рози встретится с вами по этому адресу. Это не ее дом — вдруг за ее домом следят.
Быстрота, с которой было улажено это дело без единого слова между Ли и его человеком, показалась Спенсеру просто волшебной.
— За ней не будет слежки, — сказал Ли, вставая с кресла. — И убедитесь в том, что за вами тоже нет слежки.
Поднимаясь с места, Спенсер сказал:
— Мистер Ли, вы и ваша семья…
— Да?
— Меня это просто потрясло.
Луис Ли слегка поклонился. Затем, направляясь к своему рабочему креслу, произнес:
— И еще одно, мистер Грант. — Когда Ли выдвинул ящик стола, у Спенсера возникло нелепое предчувствие, что этот спокойный, тихий, безобидный господин собирается вытащить пистолет с глушителем и пристрелить его на месте. Что только не придет в голову, когда за тобой гонятся! Ли вынул что-то похожее на медальон из нефрита на золотой цепочке. — Иногда я дарю его тем, кому он может понадобиться.
Боясь, как бы эти двое не услышали, как бешено колотится его сердце, Спенсер подошел к Ли и взял подарок.
Он был сантиметров пять в диаметре. С одной стороны была вырезана голова дракона. С другой — стилизованное изображение фазана.
— Это слишком дорогая вещь, чтобы…
— Это всего лишь мыльный камень. Фазаны и драконы, мистер Грант. Вам нужна их сила. Благополучие и долгая жизнь.
Держа медальон на ладони, Спенсер спросил:
— Это талисман?
— Да, и очень эффективный, — сказал Ли. — Вы видели Кван Инь, когда вошли в ресторан?
— Не понял?
— Деревянную статую около входной двери.
— Да, видел. Женщина с добрым лицом.
— В ней живет добрый дух и не позволяет врагам переступить мой порог. — Ли говорил с той же серьезностью, с какой повествовал о своих мытарствах. — Особенно она оберегает от завистливых людей, а зависть среди самых опасных чувств занимает второе место после жалости к себе.
— И прожив такую жизнь, после всего, что выпало на вашу долю, вы еще верите в это?
— Мы должны во что-то верить, мистер Грант.
Они обменялись рукопожатиями и простились.
Спенсер пошел за своим проводником, держа в руке записку с адресом и медальон.
В лифте, вспоминая короткий обмен репликами между своим сопровождающим и лысым телохранителем, когда они только вошли в приемную, Спенсер спросил:
— Когда мы ехали вниз, вы проверили, нет ли у меня оружия?
Вопрос вызвал у того улыбку, однако он не ответил.
Чуть позже, подойдя к входной двери, Спенсер остановился, чтобы как следует разглядеть Кван Инь.
— Он действительно думает, значит, так оно и есть, — сказал его сопровождающий. — Мистер Ли — великий человек.
Спенсер посмотрел на него:
— Вы были на том судне?
— Мне было всего восемь. Это моя мать умерла от жажды за день до нашего спасения.
— Он говорил, что никого не смог спасти.
— Он спас нас всех, — сказал тот, отворяя дверь.
Выйдя на улицу, ослепленный ярким солнечным светом и оглушенный шумом проносящихся мимо машин и пролетающего над головой самолета, Спенсер словно неожиданно проснулся от какого-то странного сна. Или же наоборот — заснул и видел сон.
За все то время, что он пробыл в ресторане и прилегающих к нему помещениях, никто ни разу не взглянул на его шрам.
Он повернулся и посмотрел внутрь ресторана через стеклянную дверь.
Человек, чья мать погибла от жажды в Южно-Китайском море, стоял среди столов и опять скручивал салфетки в причудливые остроконечные пирамиды.