Соре удалось освободить Гиё; он отбросил австрийцев в горы и захватил у них несколько пленных. При приближении Бонапарта к Донато австрийцы не дождались его атаки, а атаковали сами; после горячего дела французы отбросили неприятеля, вошли в Донато и взяли шестьсот пленных. Ожеро в это время двигался на Брешию, вступил в нее на следующий день без выстрела, освободил там нескольких французских пленных и принудил австрийцев отступить к горам. Квазданович, думавший застать врасплох тыл французской армии, был изумлен, встретив такие значительные силы, действующие с такой энергией. Хотя он и не потерпел особенно большого урона при Сало и Донато, но счел нужным остановиться и не ввязываться больше в драку, пока не узнает, что сталось с Вурмзером и главными австрийскими силами. Он остановился.
Бонапарт, в свою очередь, прекратил наступление. Время было ему дорого: на этом пункте ему ни к чему было добиваться большого успеха. Достаточно было, что он смутил Кваздановича; теперь следовало вновь развернуться к Вурмзеру. Бонапарт опять отошел с дивизиями Массена и Ожеро; 2 августа он поставил дивизию
Массена в Понте-Сан-Марко, а дивизию Ожеро – в Монтикьяри. Арьергарды, оставленные им на Минчио, превратились в авангарды. И пора было вернуться, потому что 40 тысяч Вурмзера перешли не только Адидже, но и Минчио. Дивизия Баялича, оставив отряд у Пескьеры, перешла Минчио и двигалась на Лонато. Дивизия Линтая также перешла Минчио в Боргетто и отбросила генерала Валетта от Кастильоне.
Сам Вурмзер с двумя пехотными дивизиями и одной кавалерийской отправился снимать блокаду Мантуи. Обнаружив обгорелые лафеты, заклепанные пушки и все следы отступления, он увидел в них не расчет гения, а только последствия страха, крайне обрадовался и вступил триумфатором в крепость, освободителем которой являлся; это произошло 2 августа (15 термидора).
Возвратившись в Понте-Сан-Марко и Монтикьяри, Бонапарт более не останавливался. Его солдаты не делали привалов, сам он всё время оставался верхом: он решил начать сражение на следующий день утром. Перед французами находились Баялич в Лонато и Липтай в Кастильоне. Их необходимо было сбить прежде, чем Вурмзер возвратится из Мантуи. Соре вторично уступил Сало; Бонапарт опять послал туда Гиё отнять местечко и удерживать Кваздановича.
Приняв эти меры на левом крыле и в своем тылу, Бонапарт решил идти на Лонато с Массена, а Ожеро двинуть на высоты Кастильоне, оставленные накануне генералом Валеттом. Он сменил последнего перед армией, дабы продемонстрировать своим подчиненным долг твердости. На следующий день, 3 августа, вся армия двинулась вперед; Гиё вступил в Сало и отделил таким образом Кваздановича от австрийской армии; Бонапарт двинулся на Лонато, но его авангард опрокинули, отняли несколько орудий.
Баялич, гордясь своим успехом, самонадеянно двинулся вперед и охватил флангами французскую дивизию. Этим маневром он преследовал две цели: потеснить Бонапарта и, протянув свое правое крыло, соединиться с Кваздановичем, пушки которого он слышал в Сало. Бонапарт, не опасаясь за свой тыл, с невозмутимым хладнокровием позволяет окружить себя, затем берет 18-ю и 32-ю пехотные полубригады, поддерживает их драгунским полком и бросается на неприятельский центр, ослабленный и растянутый. Он опрокидывает всё и прорывает австрийскую линию.
Австрийцы, разрезанные надвое, теряются; часть дивизии Баялича поспешно отступает к Минчио; другая, протянувшаяся к Кваздановичу, отходит к Сало, который уже занят Гиё. Бонапарт преследует австрийцев безостановочно, стараясь зажать их меж двух огней, и направляет на них Жюно с кавалерийским полком. Жюно пускается в галоп, собственноручно убивает шестерых всадников и падает раненый несколькими сабельными ударами. Бегущая австрийская дивизия, попавшая между французами, занявшими Сало, и преследовавшими ее со стороны Донато, рассеивается и обращается в беспорядочное бегство, оставляя на каждом шагу множество пленных.
Бонапарт отправляется направо, туда, где с утра с замечательной храбростью сражается Ожеро, стараясь завладеть высотами, занятыми дивизией Липтая. После упорного, несколько раз возобновлявшегося боя храбрый генерал достигает своей цели, и по прибытии на поле сражения Бонапарт застает неприятеля, отступающего по всем направлениям. Таково было сражение при Донато, данное 3 августа (15 термидора).
Результаты дня были значительны: у дивизии, разорванной и отброшенной на Сало, захватили три тысячи пленных и двадцать орудий и преследовали ее рассеянные остатки в горах; у Кастильоне неприятель потерял три тысячи убитыми и ранеными и от тысячи до полутора тысяч плечными; наконец, Квазданович был крайне смущен, обнаружив французскую армию прямо перед собой в Сало, он слышал ее теперь вдали, в Донато, и считал вездесущей.
Дивизии Баялича и Липтая были практически дезорганизованы и отступили к Вурмзеру. Австрийский главнокомандующий прибыл с 15 тысячами подкрепления, дабы присоединить к себе обе разбитые дивизии, и стал размещать свои полки на равнине Кастильоне. На следующий день Бонапарт обнаружил его выстроившимся и готовым принять сражение и решил нанести неприятелю последний удар, который должен был определить участь Италии; но для этого требовалось притянуть к себе все свои свободные войска. Бонапарт отложил сражение на следующий день, 5 августа, а сам поскакал в Донато, чтобы лично поторопить движения войск. В течение нескольких дней под Бонапартом пало уже пять лошадей. Он никому не доверял исполнение своих приказаний; он желал сам всё видеть и во всем убедиться, всех воодушевить своим присутствием. Так великая душа сообщает свое дыхание множеству людей и наполняет их своим огнем.
Бонапарт прибыл в Донато в середине дня. Его приказания уже исполнялись; часть войск двинулась на Кастильоне, другая – на Сало и Гавардо; в самом Донато оставалось не более тысячи человек. Как только Бонапарт вступил в городок, явился австрийский парламентер с требованием сдачи. Генерал сначала не мог понять, есть ли вероятность появления австрийцев; скоро, однако, дело объяснилось. Дивизия, накануне разорванная и отброшенная на Сало, была частично уничтожена; но отряд около четырех тысяч человек всю ночь бродил в горах и, найдя Донато почти оставленным, намеревался вступить в него, чтоб открыть себе дорогу на Минчио.
У Бонапарта была под рукой только тысяча человек, а главное – ему и некогда было вступать в локальную битву. Он немедленно собрал вокруг себя всех офицеров, приказал привести парламентера и развязать ему глаза. Последний был изумлен, увидев такой многочисленный штаб. «Несчастный, – обратился к нему Бонапарт, – разве вы не знаете, что находитесь в присутствии самого главнокомандующего и что с ним здесь вся его армия? Ступайте и скажите своему генералу, что я оставляю на его совести личную обиду, которую он нанес мне требованием сдачи французской армии, и даю ему пять минут срока, чтобы сложить оружие». И Бонапарт отдал приказание двинуть артиллерию, угрожая немедленно открыть огонь против наступающих колонн.
Парламентер отправился передать этот ответ, и четыре тысячи человек сложили оружие перед тысячей. Бонапарт, спасенный благодаря своему присутствию духа, отдал приказ двигаться дальше. Он подкрепил войска, действующие со стороны Сало; к дивизии Соре присоединили дивизию Депинуа, обе они, пользуясь нравственным превосходством победы, должны были атаковать Кваздановича и отбросить его в горы. Все остальные войска Бонапарт повел с собой в Кастильоне; он прибыл туда ночью и, переменив лошадь, ни минуты не отдыхая, отправился на поле сражения распоряжаться. Предстоящий день должен был решить судьбу Италии.