История Французской революции. Том 3 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 32

Последние удачи, которыми закончились военные действия, успокоили и упрочили республиканское правительство. Конвент, соединив Бельгию с Францией и введя это соединение в текст Конституции, обязал таким образом своих преемников не заключать мира иначе как удержав за Францией левый берег Рейна. Чтобы вынудить к такой уступке Австрийский дом и Англию, нужны были новые усилия, новая, более решительная кампания; для достижения этой цели Директория усиленно трудилась над пополнением комплекта армий, устройством финансов и обузданием партий.

С большей заботливостью стали применять законы, относящиеся к призыву: разного рода льготы были уничтожены, и в каждом кантоне образовали комиссию медиков для освидетельствования новобранцев. Множество молодых людей к тому времени затесались в администрации и грабили республику, демонстрируя вместе с тем враждебный правительству образ мыслей. Были отданы строжайшие предписания не допускать к работе в канцелярии молодых людей, подлежащих воинской повинности.

Финансы обращали на себя особое внимание Директории: принудительный заем в 600 миллионов взимался с необыкновенной энергичностью. Несмотря на это, все-таки приходилось дожидаться поступления этого займа, сумм от продажи национальных имуществ (мелких земель и лесов) и недоимок. А в ожидании всего этого предстояли расходы, накопившиеся из-за откладывания всех платежей до начала работы нового правительства; кроме того, зимой готовились к открытию новой кампании.

Для удовлетворения насущных потребностей Директория вынуждена была прибегнуть к последнему предоставленному ей средству – ассигнациям. В течение одного месяца уже выпустили от 12 до 15 миллиардов и получили за них только несколько миллионов металлическими деньгами; дошло уже до того, что ассигнаций больше нигде не принимали. Директория придумала выпустить текущие краткосрочные обязательства, которые представляли бы собой годовой доход, как это происходило в Англии с билетами казначейства, а во Франции происходило с королевскими бонами. Выпустили билеты на предъявителя, оплачиваемые в казначействе звонкой монетой, которая должна была поступать или в виде вынужденного займа из Бельгии, или доходами с таможен, или через компании, которые взяли бы на себя эксплуатацию государственных лесов.

Сначала таких билетов было выпущено на 30 миллионов, затем благодаря содействию банкиров цифра выпуска удвоилась. Финансовые компании не были более запрещены, ими думали воспользоваться для основания банка, помощи которого недоставало кредиту. Банк этот должен был выпускать закладные листы, обеспечиваемые землей и оплачиваемые как все банковые билеты; в свою очередь, он должен был ссудить правительству сумму, пропорциональную количеству имуществ, данных ему в залог. Таким путем думали реализовать ценность национальных имуществ.

Успех последней меры был маловероятен; но в том несчастном положении, в котором находилось правительство, оно прибегало к любым мерам и имело на то основания. Лучшей мерой стала отмена рационов парижскому населению и возврат к продаже съестных припасов по свободным ценам. Известно, каких забот стоило правительству взять на себя доставку хлеба в Париж, какой убыток терпело казначейство, платившее за хлеб его настоящую цену и продававшее по уменьшенной: выходило, что Республика даром кормит парижан. Новый министр внутренних дел Бенезек сознавал все недостатки этой системы и думал, что обстоятельства наконец позволяют ее отменить, что и советовал сделать Директории. Состояние промышленности улучшалось, на рынках появился хлеб, заработная плата стала выплачиваться металлическими деньгами.

На основании всего этого Бенезек предложил отменить рационы, оплачиваемые ассигнациями, и сохранить раздачу только для чиновников и кредиторов государства, ежегодный доход которых не превышал тысячи экю. Всё прочее парижское население должно было покупать хлеб у булочников по свободной цене. Требовалось истинное мужество, чтобы решиться на такую смелую меру. Директория немедленно привела ее в исполнение, не опасаясь ни раздражения жителей, ни повода к смутам, который давался таким образом партиям.

Кроме этих мер, Директория придумала и другие, которые также причинили бы вред интересам некоторых частных лиц, но были необходимы. Как всегда происходит после продолжительной войны, армия терпела недостаток больше всего в лошадях. Директория потребовала от обоих советов разрешения отобрать всех лошадей, составляющих предмет роскоши, и выкупить тридцатую часть всех рабочих и упряжных лошадей страны. Квитанции о приеме лошади должны были приниматься в уплату налога. Эта суровая, но необходимая мера также была принята.

Оба совета помогали Директории и сохраняли одинаковое с нею направление, за исключением довольно умеренной оппозиции меньшинства. В ее среде возникло несколько споров по поводу проверки полномочий, обсуждения законов 3 брюмера, о наследстве эмигрантов, о священниках и событиях на юге. Проверку полномочий депутатов поручили комиссии, которой приходилось давать множество справок; ее доклад мог быть представлен лишь очень нескоро.

Особо оспаривалось приложение закона 3 брюмера. Закон этот предоставлял амнистию всем правонарушениям, совершенным во время революции и не входящим в разряд обыкновенных уголовных преступлений, таких как убийство и воровство. Из этого списка, однако, исключили проступки и преступления, касающиеся 13 вандемьера. Отстранялись от общественных должностей родственники эмигрантов и лица, которые возмутились в избирательных собраниях против декретов 5 и 13 фрюктидора. Закон этот был последним энергичным действием Конвента, он особенно оскорблял людей умеренных, за которыми прятались контрреволюционеры; его еще надлежало применить к нескольким депутатам, главным образом к некоему Эме, депутату от Дрома, возмутившему избирательное собрание своего департамента; Эме, кроме того, еще обвиняли в принадлежности к обществу иезуитов.

Один из членов Совета пятисот решился даже требовать уничтожения самого закона. Это предложение вывело из себя все партии; спор, подобный прежним, столь частым бурным сценам Конвента, разгорелся в совете. Луве вскочил на трибуну для защиты закона. Тальен, которому только недостаток личной представительности помешал занять место в Директории, и на этот раз показал себя упорным защитником революции: он сказал речь, которая произвела сильное впечатление.

«Пусть не устрашают нас, – вскричал Тальен, – именем Террора! Припоминая время, столь непохожее на настоящее, нельзя пугать нас его возвращением. Конечно, времена изменились значительно: в то время, о котором пытаются нам напомнить, роялисты не осмеливались подымать голову, священники-фанатики и возвратившиеся эмигранты не находили покровительства, предводителей шуанов не оправдывали. К чему сравнивать обстоятельства, не имеющие ничего общего?

Очевидно, хотят устроить процесс 1–3 вандемьера; осудить решения, принятые в этот памятный день, людей, среди таких опасностей спасших Республику. Пусть же наши враги взойдут на трибуну! Мы, сторонники революции, ее защитим. Даже те, кто в смутное время толкали на пушки растерянных людей, даже они упрекают нас за усилия, предпринятые для их усмирения; они пожелали бы отменить меры, на которые нас вынудила самая настоятельная необходимость; но они в том не преуспеют! Закон 3 брюмера – самая важная из этих мер – будет удержан: он необходим для Конституции, а вы, не сомневаюсь, захотите отстоять Конституцию!» «Да, да, мы этого хотим!» – раздалось множество голосов. Затем Тальен предложил исключить Жан-Жака Эме, и многие из депутатов новой трети хотели оспорить это исключение. Тем не менее, среди оживленных прений, закон 3 брюмера был все-таки вновь подтвержден, а Эме исключен.