История Французской революции. Том 3 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 204

– Как! – кричат множество голосов. – Солдаты! Оружие! Чего от нас хотят?! Долой диктатора! Долой тирана!

Значительное число депутатов бросаются на середину залы, окружают генерала, обращаются к нему с прямыми вопросами.

– Как, – говорят ему, – вы для этого побеждали?! Все ваши лавры запачканы… Ваша слава обратилась в позор. Уважайте храм законов. Уходите! Уходите!

Бонапарта теснит толпа. Гренадеры, оставленные им у дверей, прибегают, расталкивают депутатов и буквально выносят своего генерала из залы. Говорят, что в свалке некоторые гренадеры были ранены кинжалами, направленными на генерала. Как бы то ни было, Бонапарту удается спастись. Говорят, он был довольно сильно смущен, что неудивительно, если вспомнить о кинжалах. Бонапарт садится на коня, отправляется к войскам и говорит им, что жизнь его была в опасности; его повсюду встречают криком «Да здравствует Бонапарт!».

В это время буря в собрании разражается, сильнее чем когда-либо, и направляется против Люсьена. Тот выказывает редкую твердость и мужество.

– Ваш брат – тиран! – говорят ему. – В течение одного дня он растерял всю свою славу!

Тщетно Люсьен пытается оправдать старшего брата:

– Вы не желали его выслушать. Он объяснил бы вам свое поведение, сообщил бы о своем поручении, ответил бы на вопросы, которые вы не перестаете задавать. Его заслуги давали ему по крайней мере право иметь возможность объясниться!

– Нет, нет, долой тирана! – кричат патриоты в ярости. – Объявить его вне закона!

Это страшное слово в свое время погубило Робеспьера; высказанное против Бонапарта, оно, быть может, поколебало бы войска и заставило бы их от него отречься. Люсьен мужественно противится предложению и требует, чтобы прежде его выслушали. В конце концов он сбрасывает с себя тогу и шляпу.

– Несчастные! – восклицает он. – Вы хотите, чтобы я объявил вне закона своего собственного брата!

Я отказываюсь от председательства и сам иду к решетке защищать обвиняемого!

Бонапарт становится невидимым свидетелем этой сцены. Он опасается за жизнь брата и посылает десять гренадеров вывести из залы и его. Гренадеры входят, видят Люсьена среди группы депутатов, хватают за руку и, говоря, что делают это по приказанию его брата, вытаскивают его из залы.

Теперь следовало принять решительные меры. Всё было бы потеряно в случае колебания. Ораторские средства склонить на свою сторону собрание стали невозможны, приходилось прибегнуть к силе; нужно было рискнуть совершить один из тех смелых поступков, перед которыми всегда колеблются узурпаторы. Цезарь колебался при переходе через Рубикон, Кромвель – закрывая парламент. Бонапарт решает направить на собрание гренадеров. Он вместе с Люсьеном садится на коня и объезжает войска по фронту. Люсьен обращается к ним с речью.

– Совет пятисот распущен, – говорит он, – я объявляю вам об этом. В зале заседаний находятся злодеи, которые учиняют насилие над большинством; я призываю вас идти и освободить представителей.

В Совете пятисот

Затем Люсьен клянется, что он и его брат всегда будут верными защитниками свободы. Тогда Мюрат и Леклерк ведут батальон гренадеров к входу в залу. При виде штыков депутаты испускают яростные крики, но барабанный бой заглушает их. «Гренадеры, вперед!» – кричат офицеры. Гренадеры входят и разгоняют депутатов: одни выбегают коридорами, другие выпрыгивают в окна. В одно мгновение зала очищена, и Бонапарт остается победителем на этом печальном поле сражения.

Известие о происшедшем доходит до старейшин, которые полны беспокойства и сожаления: они не желали подобного покушения. Люсьен появляется у их решетки, чтобы объяснить свое поведение, и его доводами довольствуются.

Совет старейшин не мог в одиночку декретировать отсрочку заседаний законодательного корпуса и учреждение консульства. Совет пятисот был распущен; но оставалось около пятидесяти депутатов, сторонников государственного переворота. Их собрали и заставили издать декрет, цель только что совершенной революции; затем этот декрет отправили старейшинам, принявшим его в середине ночи. Бонапарт, Роже-Дюко и Сийес назначались временными консулами и облекались исполнительной властью. Советы отсрочивались до ближайшего февраля. Они заменялись двумя комиссиями, каждая в двадцать пять членов, одобрению которых подлежали необходимые законодательные меры. На консулов и комиссии возлагалась также обязанность составить новую конституцию.

Такова была революция 18 брюмера, столь разно судимая людьми: одни считают ее покушением, уничтожившим первую пробу нашей свободы, другие – смелым, но необходимым поступком, покончившим с анархией. Вот что можно сказать с уверенностью: революция, последовательно монархическая, республиканская и демократическая, превратилась наконец в военную, потому что среди беспрерывной войны с Европой ей необходимо было устроиться прочным образом. Ныне республиканцы сожалеют о бесплодных усилиях и бесполезно пролитой крови для основания свободы во Франции; они оплакивают ее заклание одним из героев, ею же взращенных; и в этом случае благородное чувство их обманывает: революция, которая должна была дать нам свободу и всё приготовила, чтобы когда-нибудь мы ею воспользовались, не была и не должна быть самою свободой. Ее предназначением была борьба против старого порядка; победив во Франции, она должна была победить и в Европе; но такая напряженная борьба не допускает ни форм, ни духа свободы. А значит, 18 и 19 брюмера были необходимы. Можно сказать только, что 20-е достойно осуждения и что герой злоупотребил услугой, которую сам же оказал. Но на это ответят, что он решал возложенную на него судьбою таинственную задачу, о которой и сам не подозревал. Ему предстояло продолжить Революцию под монархическими формами; и он продолжил ее, воцарившись на троне, будучи плебеем; заставив прибыть в Париж первосвященника, чтобы миропомазать его чело; создав новую аристократию из плебеев же и принудив старую аристократию вступить в союз с его новой аристократией; приняв наконец на свое ложе дочь цезарей и смешав свою плебейскую кровь с древнейшей кровью Европы; смешав затем все народы, распространив французские законы в Германии, Италии и Испании; не обращая внимания на веками освященные учреждения.

18 брюмера

Вот какую глубокую задачу ему предстояло выполнить; и между тем новое общество упрочивалось под защитой его шпаги, и свобода должна была когда-нибудь появиться. Она еще не пришла, так придет. Я описал первый кризис, подготовивший ее появление в Европе; я сделал это без ненависти, сожалея о заблуждении, уважая добродетель, удивляясь величию и стараясь открыть глубокий промысел Провидения в этих великих событиях.