История Французской революции. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 39

слишком серьезное отсутствие дисциплины;

слишком много ложных отчетов о ходе событий;

слишком много алчности у начальников и администраторов».

В конечном итоге Конвент сократил число представителей, слил Брестскую и Ларошельскую армию в одну под названием Западной и назначил командовать ею не Канкло и не Россиньоля, а Лешеля, бригадного генерала Люсонской дивизии. Наконец, Конвент назначил день, к которому надлежало окончить вандейскую войну, – 20 октября.

Вот прокламация, которой сопровождался декрет 1 октября.

«От Национального конвента Западной армии. Солдаты свободы! Надо, чтобы вандейские разбойники были истреблены до конца октября! Благо Отечества требует того; нетерпение французского народа повелевает; его мужество должно это исполнить. Национальная благодарность ожидает к тому времени всех, чьи храбрость и патриотизм бесповоротно утвердят свободу и Республику!»

Не менее быстрые и энергичные меры были приняты относительно Северной армии, чтобы сгладить разгром при Менене и достичь новых побед. Смененный уже Гушар был арестован. Генерал Журдан, командовавший центром при Ондскоте, был назначен главнокомандующим Северной и Арденской армиями. Ему предписали собрать в Гизе большие силы, чтобы атаковать неприятеля. Мелкие стычки порицались в один голос, все хотели нового метода ведения войны, более приспособленного, как говорили, к пылкости французского характера. Карно сам поехал в Гиз к Журдану, чтобы описать ему новую систему войны, чисто революционную. К Дюбуа-Крансе отправили еще трех комиссаров произвести ополченский набор и двинуть новобранцев прямо на Лион. Ему предписывалось отказаться от методических атак и взять непокорный город приступом. Везде удваивались усилия, чтобы победоносно окончить кампанию.

Но увеличение энергии всегда сопровождается усилением строгостей. Процесс Кюстина, по мнению якобинцев слишком долго откладываемый, был наконец начат и велся со всей суровостью новых судебных форм. Ни один главнокомандующий еще не оказывался на эшафоте. Всех разбирало нетерпеливое желание сразить высоко стоявшую голову и заставить начальников армий преклониться перед народной властью; главное же – надо было заставить кого-нибудь из генералов искупить отступничество Дюмурье, а на Кюстина выбор пал потому, что по убеждениям и наклонностям его считали другом Дюмурье. Кюстин был арестован, когда находился в Париже, приехав ненадолго, чтобы договориться о своих дальнейших действиях с министерством. Сначала его заключили в тюрьму, потом враги его потребовали и добились декрета о переведении его в Революционный трибунал.

Кюстин наделал много ошибок, но измены – ни одной. В свидетели на процесс были призваны представители, агенты исполнительной власти, все заклятые враги генералов, недовольные офицеры, члены клубов в Страсбурге, Майнце и Камбре, наконец, ужасный Венсан, тиран военного ведомства при Бушотте. Это была орава обвинителей, громоздившая несправедливые и противоречивые обвинения, совершенно чуждые настоящей военной критике, основанные на случайных несчастьях, в которых подсудимый не был виноват и которых нельзя было ему приписывать. Кюстин с некоторой военной запальчивостью отвечал на все эти обвинения, но был подавлен ими.

Процесс затянулся. Обвинения были такими неопределенными, что суд колебался. Дочь Кюстина и многие лица, принимавшие в обвиняемом участие, хлопотали за него: хотя страх был велик, однако в то время еще осмеливались выказывать некоторое участие к жертвам. Но вот у якобинцев раздались обвинения и против

Революционного трибунала. «Прискорбно, – сказал там Эбер, – находиться перед необходимостью обличать власть, которая была надеждой патриотов, которая сначала заслужила их доверие, а теперь скоро станет для них бичом. Революционный трибунал собирается оправдать злодея, в пользу которого, правда, повсюду ходатайствуют самые хорошенькие парижанки. Дочь Кюстина, так же искусно разыгрывающая комедию здесь, как разыгрывал ее отец во главе армий, ходит ко всем и всё на свете обещает, чтобы добиться помилования». Робеспьер, со своей стороны, обличал овладевшие судом дух интриги и любовь к формальностям и утверждал, что Кюстин достоин смерти уже за одно то, что хотел увезти артиллерию из Лилля.

Венсан, в свою очередь, перебрал весь архив и принес письма и приказы, в авторстве которых обвиняли Ктостина, хотя в них, уж конечно, не было ничего преступного. Фукье-Тенвиль, основываясь на них, вывел между Кюстином и Дюмурье параллель, которая погубила несчастного генерала. «Дюмурье, – сказал он, – быстро двинулся в Бельгию и не менее быстро из нее ушел, оставляя неприятелю солдат, склады и представителей. Так и Кюстин быстро двинулся в Германию, бросил солдат во Франкфурте и Майнце и хотел вместе с этим последним городом предать в руки врагов двадцать тысяч человек, двух представителей и всю артиллерию, нарочно вывезенную из Страсбурга. Подобно Дюмурье, он дурно говорил о якобинцах и Конвенте и расстреливал храбрых волонтеров под предлогом сохранения дисциплины».

После проведения этой параллели трибунал более не колебался. Кюстин в продолжение двух часов объяснял свои военные операции, а Тронсон дю Кудре защищал его административную и гражданскую деятельность, но безрезультатно. Суд объявил генерала виновным, к большой радости якобинцев и кордельеров, наполнивших залу. Однако Кюстин был осужден не единодушно: по трем предложенным против него обвинениям было десять, десять и восемь голосов из одиннадцати. Когда президент спросил генерала, не имеет ли он, чего еще сказать, Кюстин обвел залу взором и, не находя более своих защитников, ответил: «У меня больше нет защитников; я умираю спокойным и невиновным».

Он был казнен на следующее утро. Вид эшафота как будто заставил колебаться этого воина, известного своей храбростью. Однако он стал на колени у подножья лестницы, прочел краткую молитву, оправился и мужественно встретил смерть. Такой была кончина несчастного генерала, который не имел недостатка ни в уме, ни в твердости характера, но грешил непоследовательностью и излишней самоуверенностью и совершил три капитальные ошибки. Ни одна из них, однако, не заслуживала смерти; он был казнен больше потому, что нельзя было казнить Дюмурье.

Казнь Кюстина послужила грозным уроком военачальникам и сигналом к безусловному повиновению приказаниям революционного правительства. Этим приговором открылся непрерывный ряд казней. Было сделано новое распоряжение об ускорении процесса Марии-Антуанетты. Столько раз требуемый обвинительный акт против жирондистов, до сих пор еще не составленный, был представлен Конвенту. Написал его Сен-Жюст. Несколько петиций, внесенных якобинцами, заставили Конвент принять его. Он был направлен не только против знаменитых двадцати двух и членов Комиссии двенадцати, но еще и против семидесяти трех членов правой стороны, хранивших мертвое молчание с самой победы Горы и составивших весьма известный протест против событий 31 мая и 2 июня. Несколько бешеных монтаньяров хотели обвинения – то есть смерти всех этих лиц, – но Робеспьер был против этого и предложил среднюю меру: первых и вторых судить Революционным трибуналом, а семьдесят три депутата посадить под арест. Так и сделали. Двери залы были тотчас же заперты, семьдесят три народных представителя были арестованы, а Фукье-Тенвиль получил предписание заняться несчастными жирондистами.