История Французской революции. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 28

Наконец, были приняты новые и строгие меры против торговли металлическими деньгами. Уже было объявлено шесть лет каторги за покупку и продажу металлических денег; была также объявлена пеня каждому продавцу или покупателю, который торговал бы по разным ценам ассигнациями или звонкой монетой. Так как трудно было добраться до подобных провинностей, Конвент, как бы из мщения, усилил наказание: он присудил каждого, уличенного в подобном проступке, к выплате пени в три тысячи франков и шестимесячному тюремному заключению в первый раз, а в случае повторения – к двойной пене и двадцати годам каторги. Наконец, так как требовалось хождение медных денег и нелегко было заменить их чем-нибудь другим, последовало распоряжение изготовить из меди колоколов десимы (монеты в одну десятую франка).

Но какие бы ни применялись средства, чтобы поднять ассигнации и уничтожить подрывавшую их конкуренцию, нельзя было надеяться поднять их на один уровень с ценой товаров; следовало насильственно понизить цену последних. Притом народ был уверен, что купцы нарочно скупают и копят товары, и каково бы ни было по этому поводу мнение самих законодателей, они уже не могли усмирять в этом отношении народ, неистовствовавший во всех других. Итак, вышел декрет, причислявший скупку и накопление товаров к уголовным преступлениям, подлежавшим смертной казни. Скупщиком считался тот, кто не пускал в обращение товары первой необходимости, не выставлял их публично на продажу. Товарами первой необходимости были объявлены: хлеб, вино, мясо, зерно всякого рода, мука, овощи, плоды, угли, дрова, масло, сало, конопля, лен, соль, кожа, соленья и колбасы, сукно, шерсть и все ткани, кроме шелковых.

Средства для исполнения подобного декрета могли быть только самые инквизиторские. Каждый торговец должен был предварительно заявить, какой товар имеет в лавке. Эти заявления проверялись путем домашних обысков. Всякий обман или соучастие в обмане наказывались смертью. Комиссары, назначенные коммунами, должны были требовать счетов и накладных и по этим документам определять цену, которая, оставляя умеренный барыш торговцу, не превышала бы средств народа. Итак, в этом декрете, как и в том, которым назначался максимум цен на хлеб, коммунам предоставлялось право устанавливать цены в каждой провинции согласно местным условиям. Недалеко было то время, когда пришлось обобщить эти меры и сделать их еще более насильственными, распространяя их.

Военные, административные и финансовые меры этой эпохи были задуманы настолько хорошо, насколько это дозволяло положение страны, и своей энергичностью соответствовали степени опасности. Никогда ни одно правительство не принимало одновременно более обширных и более смело задуманных мер, и чтобы обвинить авторов этих мер в насилии и произволе, нужно забыть о грозившем со всех сторон неприятельском нашествии и о необходимости пробавляться одними национальными имуществами, не находившими покупателей. Из этих двух причин вытекала вся система принудительных мер. Легко теперь критиковать эти меры, находить, что одни насильственны, а другие противоречат здравым началам политической экономии, но это доказывает только невежество и поверхностность суждения. Если припомнить факты, то мы отдадим справедливость людям, которым стоило таких усилий и опасностей спасти свое отечество.

Вслед за этими общими финансовыми и административными мерами были приняты и другие, специально приспособленные к каждому театру войны. Чрезвычайные средства, давно задуманные для Вандеи, облекли в форму декрета. Характер этой войны теперь был хорошо известен. Силы мятежников состояли не в правильно организованных войсках, которые можно уничтожить победами, а в мирном населении, занятом полевыми работами, которое вдруг по знаку восставало, смущало республиканские войска неожиданными нападениями, а в случае неудачи скрывалось в лесах и принималось за свои прежние работы с таким невинным видом, что невозможно было отличить солдата от того, кто никогда им не был. Упорная борьба, длившаяся уже более полугода; восстания, в которых нередко участвовало до ста тысяч человек; поступки, свидетельствовавшие о безумной отваге; громкая слава вандейцев; установившееся мнение, что самая страшная опасность грозит от этой пожирающей междоусобной войны, – все эти обстоятельства не могли не обратить на Вандею особенного внимания правительства, не вызвать против нее самых энергичных и гневных мер.

Давно уже говорилось, что единственным средством покорить этот несчастный край было не бороться с ним, а уничтожить его. Это желание наконец удовлетворил ужасный декрет от 1 августа, которым приговаривались к истреблению Вандея, последние Бурбоны и иноземцы. Вследствие этого декрета военный министр получил приказ отправить в непокорные департаменты горючие вещества, чтобы выжечь леса, кусты и заросли. «Леса, – было сказано в декрете, – будут вырублены, притоны бунтовщиков уничтожены, жатвы срезаны отрядами рабочих, скот будет захвачен и угнан из края. Старики, женщины, дети будут вывезены из края, и существование их будет обеспечено, как того требует гуманность».

Кроме того, военачальникам и комиссарам Конвента было предписано собирать вокруг Вандеи большие запасы, а потом в прилегавших к ней департаментах призвать ополчение. И не постепенно, как в других частях Франции, а разом, вдруг, чтобы обрушить одно население на другое. Выбор людей соответствовал характеру мер. Мы выше видели, что Бирон, Бертье, Мену, Вестерман скомпрометировали себя и лишились власти из-за своей преданности дисциплине, а Россиньоля, дисциплину нарушившего, освободили агенты министерства. Из простых батальонных командиров Россиньоль был вдруг произведен в главнокомандующие армией Ларошельских берегов. Ронсен, глава тех самых министерских агентов, которые будили в Вандее якобинские страсти и стояли на том, что нужны начальники не столько опытные, сколько искренне преданные Республике, и что каждый новобранец уже солдат, а каждый солдат может стать генералом, – Ронсен в течение четырех дней был произведен в капитаны, эскадронные командиры и бригадные генералы и представлен к Россиньолю, чтобы наблюдать за ведением войны по новой системе.

В то же время бывший майнцский гарнизон перевели с Рейна в Вандею. Недоверие было так сильно, что генералы этого храброго гарнизона попали под арест за то, что капитулировали. К счастью, комиссар Мерлен, которого всегда слушали с уважением, признавая его геройский характер, засвидетельствовал их мужество и преданность. Клебер и Обер-Дюбайе были возвращены своим солдатам (которые хотели уже силой идти освобождать их) и повели их в Вандею, где предстояло поправить беды, наделанные агентами министерства.

Страсть не бывает ни разумной, ни просвещенной, но одна только страсть может спасти народ в великой крайности – эту истину приходится повторять беспрестанно. Назначение Россиньоля было до странности смелым шагом, но показывало твердое, неизменное решение. После этого полумеры становились невозможны, и все местные администрации, доселе колебавшиеся, оказались поставлены перед необходимостью высказаться. Эти пылкие якобинцы, рассеянные по всем армиям, часто поднимали в них возмущение, но зато сообщали им ту энергическую решимость, без которой не было бы ни вооружения, ни продовольствия, ни каких-либо средств. Они были безбожно несправедливы к военачальникам, но никому не давали выказывать слабость или колебаться.