История Французской революции. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 20

Мы оставили австрийцев блокировавшими крепость Конде и обложившими Валансьен осадой. Эти операции, которые велись одновременно с рейнскими, также приближались к концу. Принц Кобургский во главе обсервационного корпуса стоял напротив Лагеря Цезаря; герцог Йоркский командовал осадным корпусом. Атака, сначала направленная против цитадели, потом была смещена на пункт между предместьем Марли и воротами Моне. Этот пункт был защищен хуже, ему и оказали предпочтение. Предлагалось днем обстреливать укрепления, а ночью поджечь город, чтобы больше напугать жителей и скорее поколебать их.

Четырнадцатого июня городу предложили сдаться. Генерал Ферран и народные представители Кошон и Бриез ответили с большим достоинством. Их гарнизон составлял 7 тысяч человек, кроме того, они превосходно настроили жителей, из части которых организовали канонирские команды, оказавшиеся впоследствии весьма полезными.

Две параллели были заложены в ночь на 14-е, а затем в ночь на 19 июня и вооружены сильными батареями, устроившими ужасные опустошения. Жители и гарнизон отвечали с неменьшей энергией и несколько раз уничтожали работы осаждавших. Особенно ужасным был день 25 июня. Неприятель до полудня метал зажигательные снаряды, а город всё не отвечал; но в полдень со всех стен по траншеям открылся страшный огонь.

Двадцать восьмого июня была заложена третья параллель, и мужество жителей начало ослабевать. Часть города уже сгорела; дети, старики, женщины прятались по подвалам. Сдача Конде, покоренного голодом, еще увеличивала уныние осажденных. Кроме того, их сбивали с толку подосланные неприятельские эмиссары. Начались сходки, требовавшие капитуляции. Муниципалитет придерживался тех же мыслей и тайно разделял настроения горожан. Депутаты и Ферран ответили на эти требования с большой энергией и с помощью гарнизона разогнали сходки.

Двадцать пятого июля осаждавшие приготовили мины и собрались взять приступом прикрытый путь ^[3]. К счастью для них, мины, заложенные гарнизоном, не сработали. Тогда атакующие кинулись вперед тремя колоннами, перешли за частоколы и проникли в прикрытый путь. Испуганный гарнизон уже отступал, бросая свои батареи, но генерал Ферран вернул его на стены. Артиллерия, совершавшая чудеса во время осады, и теперь причинила много вреда и остановила осаждавших буквально у ворот города. На следующий день герцог Йоркский опять предложил Феррану сдаться, причем предупредил генерала, что по истечении дня не примет уже никаких предложений и, заняв город, вырежет всех жителей. Вследствие этой угрозы опять начали собираться уличные сходки; толпа, состоявшая по большей части из вооруженных пистолетами и кинжалами людей, окружила муниципалитет. Двадцать человек явились от имени всех и потребовали сдачи города. Военный совет заседал среди всей этой сумятицы; его члены не могли выйти; им объявили, что не выпустят их, пока они не решатся сдать город. Ко всему этому прибавлялись два пролома в городских стенах – сопротивляться уже не оставалось возможности, и город сдали 28 июля. Гарнизон вышел со всеми военными почестями, но должен был сложить оружие; впрочем, солдатам разрешили возвратиться во Францию с прежним условием не воевать в течение года. Так правительство получило в свое распоряжение еще 7 тысяч отличных солдат. Валансьен выдержал сорок один день бомбардировки; за это время на город было сброшено 84 тысячи ядер, 48 тысяч бомб и 20 тысяч гранат. Генерал и гарнизон исполнили свой долг, а артиллерия покрыла себя славой.

К этому времени от войны федералистов оставались только два очага: продолжались восстания, с одной стороны, в Лионе, с другой – в Марселе и Тулоне.

Лион хоть и соглашался признать Конвент, но отказывался повиноваться двум декретам: о пересылке в Париж дел, начатых против патриотов, и об образовании нового временного муниципалитета. Аристократы, скрывавшиеся в Лионе, пугали город, предсказывали вероятное возвращение прежнего муниципалитета из монтаньяров и вовлекали горожан в открытое восстание с его вполне реальными опасностями. Пятнадцатого июля лионцы умертвили двух патриотов, Шалье и Пикара, и с этого дня были объявлены бунтующими мятежниками. Находившиеся в Лионе два жирондиста Шассе и Бирото, увидев, что роялизм поднимает голову, поспешно удалились. Однако на место председателя народной комиссии, преданного эмигрантам, был назначен другой, и постановления сделались не столь уже враждебными. Лионом признавалась конституция и предлагалась полная покорность, с неизменным условием: быть уволенным от исполнения двух главных декретов. В то же время отливали пушки, копили военные запасы, и видно было, что распре разрешиться не иначе как оружием.

Марсель представлял гораздо более серьезную опасность. Марсельские отряды, после того как Карто отбросил их за Дюране, не могли оказать продолжительного сопротивления, но от Марселя заразился мятежным духом Тулон, до тех пор вполне республиканский. Этот порт, один из лучших в мире и безусловно лучший на Средиземном море, возбуждал зависть англичан, крейсировавших у берегов Прованса. Английские эмиссары интриговали в городе и подготавливали гнусную измену. Секции собрались там 13 июля и, в подражание всем прочим на юге, сменили муниципалитет и закрыли якобинский клуб. Власть, переданная в руки федералистов, легко могла перейти от одной фракции к другой, а затем – к эмигрантам и англичанам. Армия Ниццы была слишком слаба, чтобы предотвратить подобное несчастье. Следовательно, можно было опасаться чего угодно, и громадная грозовая туча, собиравшаяся на всем южном небосклоне, окончательно повисла над двумя городами – Лионом и Тулоном.

Итак, в последние два месяца положение выяснилось, опасность сделалась менее повсеместной, менее ошеломляющей и более определенной. В 1792 году, когда пруссаки шли на Париж и взяли Верден и Лонгви; в апреле 1793-го после отступления в Бельгии, после поражения при Неервиндене, отступления Дюмурье и первого восстания Вандеи; 31 мая 1793 года, после общего восстания департаментов, вторжения испанцев в Руссильон, потери лагеря при Фамаре – в эти три момента опасность была, несомненно, ужасающей, но едва ли столь определенной, как в этот четвертый и последний кризис Революции. Франция была менее невежественна и менее опытна в военном деле, нежели в сентябре 1792 года, менее запугана изменами, нежели в апреле 1793-го, менее измучена восстаниями, нежели 31 мая и 12 июня; зато если она закалилась и добилась большей покорности, то и подвергалась неприятельскому нашествию одновременно со всех сторон.

Но пятью или шестью аренами, на которых лилась человеческая кровь, еще далеко не ограничивались бедствия, в то время терзавшие Республику. Внутреннее состояние ее было не менее плачевно. Хлеб всё еще был дорог и не изобилен. Перед пекарнями люди всё еще дрались даже из-за маленьких булок. Торговцы не принимали ассигнаций в уплату за предметы первой необходимости. Нужда царила крайняя. Народ жаловался на скупщиков, не пускавших хлеб в продажу, и на биржевых спекулянтов, которые поднимали на него цены и подрывали кредит ассигнаций. Правительство, бедствовавшее не менее народа, тоже должно было пробавляться одними ассигнациями, которые были дешевле наличных денег втрое, а иногда и вчетверо. Выпускать новые ассигнации тоже было нельзя – из опасения еще больше уронить их ценность. Словом, ни народ, ни правительство не знали, что делать дальше.