История Французской революции. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 109

Общественное мнение находилось в надлежащем состоянии, и наступала минута, когда движение против революционных неистовств становилось возможным. Теперь, когда Республика одерживала победу за победой и враги ее оказались поражены страхом, люди готовы были перейти от боязни и ярости к доверию и жалости. Такой поворот стал возможен в первый раз с начала революции. Когда погибли жирондисты, а потом дантонисты, еще не время было взывать к человеческим чувствам. Революционное правительство тогда еще не перестало быть полезным и не утратило кредита.

Пока, до решительной минуты, противники наблюдали друг за другом, и злоба закипала в сердцах. Робеспьер совсем перестал появляться в Комитете общественного спасения. Он надеялся подорвать доверие своих товарищей к правительственным действиям, не принимая в них участия. Он показывался только у якобинцев, куда не смели больше являться Колло и Бийо и где его с каждым днем боготворили всё больше. Робеспьер начинал вести там речь о комитетных раздорах. «Когда-то, – говорил он, – клика, образовавшаяся из остатков партии Дантона и Демулена, нападала на комитеты в целом. Ныне же она предпочитает вести интригу против нескольких членов отдельно, чтобы этим путем разорвать связи. Когда-то эта клика не смела нападать на национальное правосудие; ныне же она считает себя достаточно сильной, чтобы клеветать на Революционный трибунал и декрет о его организации; она приписывает то, что составляет принадлежность целого правительства, одному лицу; она дерзает говорить, что Революционный трибунал учредили для того, чтобы вырезать Национальный конвент, и, к несчастью, слишком многие поверили ей. Поверили этой клевете, с аффектацией стали распускать ее, говорить о диктаторе.

Утверждают, что это будто бы я, и вы содрогнулись бы, если бы я вам сказал, где это было говорено.

Правда – мое единственное убежище против злодеяния. Эта клевета, конечно, не заставит меня впасть в уныние, но повергнет в нерешительность насчет моих дальнейших действий. Впредь до того времени, когда мне можно будет сказать больше, я взываю для спасения Республики к добродетелям Конвента, комитетов, добрых граждан, наконец, к вашим добродетелям, столь часто приносившим пользу отечеству».

Из этого отрывка видно, какие коварные инсинуации Робеспьер начинал применять в отношении комитетов, привязывая якобинцев исключительно к себе. За это якобинцы платили ему беспредельным доверием. Революционная система приписывалась ему одному; поэтому понятно, что все революционные власти были преданы Робеспьеру и с жаром стояли за него. К якобинцам должны были примкнуть коммуна, всегда во всем вторившая и подражавшая им, и все судьи и присяжные Революционного трибунала. Всё это вместе составляло порядочную силу, и, при большей решимости и энергии, Робеспьер мог бы сделаться весьма опасным. Через якобинцев он располагал мощной силой, которая до сих пор была представительницей общественного мнения и властвовала над ним; через коммуну располагал местными властями, которые во всех восстаниях брали инициативу и вооруженными отрядами Парижа. Мэр Паш, комендант Анрио, спасенные Робеспьером, когда их чуть не отдали под суд вместе с Шометтом, были ему безусловно преданы. Бийо и Колло, правда, посадили Паша, пользуясь отсутствием Робеспьера, но новый мэр Флерио был ему предан точно так же, а Анрио у него отнять не посмели.

Если прибавить к этим лицам председателя суда Дюма, вице-председателя Коффиналя и всех судей и присяжных, то можно составить себе понятие о средствах, которыми Робеспьер располагал в Париже. Если комитеты и Конвент не слушались его, ему стоило только пожаловаться якобинцам, вызвать среди них движение, сообщить это движение коммуне, объявить через муниципальную власть, что народ снова вступает в свои державные права, поднять на ноги секции и послать Анрио в Конвент требовать выдачи пятидесяти или шестидесяти депутатов. Дюма, Коффиналь и весь трибунал были к его услугам для расправы с депутатами, которых Анрио похитил бы.

Одним словом, Робеспьер имел в руках все средства устроить новое 31 мая, только быстрее и вернее, чем прежде. Поэтому приверженцы и клевреты обступали его и упрашивали только подать сигнал. Анрио вызывался развернуть свои колоны и обещал действовать энергичнее, чем 2 июня. Робеспьер, который предпочитал всё делать сам и полагал, что его слово еще очень сильно, хотел подождать. Он надеялся подорвать популярность комитетов своим уходом и речами у якобинцев, а достигнув этого, предполагал открыто атаковать их в Конвенте при первом удобном случае. Он продолжал заправлять трибуналом и поддерживать деятельную полицейскую систему посредством бюро. Таким образом, Робеспьер следил за своими противниками и знал о каждом их шаге.

Теперь он позволял себе несколько больше развлечений, нежели прежде. Он часто ездил в прекрасное поместье, где жила преданная ему семья, – в Мезон-Аль-фор, в трех лье от Парижа. Туда ездили и все его приверженцы: Дюма, Коффиналь, Флерио, Анрио со всеми своими адъютантами. Они скакали по большой дороге по пяти в ряд, сбивая встречавшихся пешеходов и наводя страх и ужас на весь околоток. Хозяева поместья и друзья Робеспьера, беспрестанно проговариваясь, давали повод предполагать существование таких планов, каких еще даже не было задумано и на какие у них не хватило бы храбрости.

В Париже Робеспьер всегда быль окружен теми же лицами; за ним на небольшом расстоянии постоянно следовали несколько якобинцев или присяжных, люди преданные, ходившие с палками и спрятанным оружием, готовые при первой опасности броситься к нему на помощь. Их называли телохранителями.

Между тем Бийо-Варенн, Колло д’Эрбуа и Барер, со своей стороны, забрали в свои руки все дела и в отсутствии своего соперника сблизились с Карно, Робером

Ленде и Приёром (депутатом Кот-д’Ора). Общие интересы сближали их с Комитетом общественной безопасности, и все они хранили полнейшее молчание. Они старались понемногу ослаблять могущество своего соперника, ослабляя вооруженные отряды Парижа. Каждая из сорока восьми секций имела по отряду канониров; эти отряды при всяком удобном случае демонстрировали в высшей степени революционный дух и всегда стояли за всякое восстание. Вышел декрет, по которому половина их должна была остаться в Париже, а другую половину позволялось переместить. Бийо и Колло приказали начальнику комиссии передвижения последовательно направить войска к границе.

Все свои операции они тщательно скрывали от Кутона, который не удалялся, подобно Робеспьеру, а напротив, внимательно следил за ними и стеснял их. Бийо, мрачный и желчный, редко отлучался из Парижа; но остроумный Барер, любивший пожить в свое удовольствие, часто отправлялся в Пасси с главными членами Комитета общественной безопасности – стариком Бадье, Амаром и Буланом. Они собирались у Дюпена, бывшего откупщика, прославившегося при монархии своей кухней, а при революции – докладом, погубившим других откупщиков. Там они наслаждались жизнью в обществе красивых женщин, и Барер острил насчет первосвященника Всевышнего, а также насчет первого пророка и возлюбленного сына полоумной старухи, вообразившей себя Богоматерью. Повеселившись, они возвращались в Париж из объятий своих куртизанок и снова погружались в кровь и соперничество.

С другой стороны, старые члены Горы, не чувствуя себя в безопасности, тайно виделись и старались договориться. Добрая, благородная женщина, которая в Бордо полюбила Тальена и спасла множество жертв своим влиянием, из тюрьмы торопила Тальена нанести тирану решительный удар. К Тальену примкнули Лекуэнтр, Бурдон (депутат Уазы), Тюрио, Панис, Баррас, Фрерон, Гюффруа, противник Лебона, Дюбуа-Крансе, скомпрометированный при осаде Лиона и ненавидимый Кутаном, а также Фуше (депутат Нанта); последний был в ссоре с Робеспьером, и его обвиняли в том, что он вел себя в Лионе недостаточно патриотично. Тальен и Лекуэнтр были наиболее отважными и нетерпеливыми среди них. Фуше же был особенно опасен своим умением завязать интригу, и триумвиры накинулись на него с наибольшим ожесточением.