Вандалы – оклеветанный народ - читать онлайн книгу. Автор: Вольфганг Акунов cтр.№ 124

Итак, на протяжении всей осени противники активно вооружались и готовились к предстоящим боям. Но не сидели без дела и дипломаты (о возможности использования которых Гелимер — как и о многом! — вспомнил слишком поздно). Посольство во главе со знатными вандалами Готфеей и Фускией прибыло ко двору царя испанских вестготов Февды-Тевдиса со значительным опозданием, ибо тот пребывал не вблизи Гадитанского пролива, где посольство ступило на землю Испании (это произошло в районе современной Тарифы), а внутри страны. Когда же вандальские посланцы наконец нашли его и стали предлагать союз против «ромеев», выяснилось, что Февда осведомлен о происходящем в Карфагене куда лучше послов Гелимера. Вестготский царь не без иронии сказал послам, что предложение ими военного союза могло бы быть расценено им как выгодное, если бы вандалы могли помочь ему в борьбе с франками или остготами; но в настоящее время у вандалов, несомненно, достаточно дел у себя дома, в Карфагене. Примечательным представляется то обстоятельство, что явно завышенная самооценка вандалов помешала обоим послам поверить в возможность поражения вандальских войск под Карфагеном. Решив, что готский царь, большой любитель выпить, спьяну наболтал им невесть что, оскорбленные послы вернулись морем в Карфаген, где и попали в руки Велизарию. Впрочем, великодушный римский полководец, которому вандальские послы, мужи преклонных лет и уже не способные носить оружие, особых опасений не внушили, ограничился их допросом (без «пристрастия», т. е. без пыток), после чего отпустил незадачливых дипломатов с миром.

Авторами других посланий, пересекавших в те недели «маре но-струм», были Цазон и Велизарий. Младший брат Гелимера быстро перевез свое войско из Африки на ста двадцати кораблях на Сардинию, высадившись в Каралах-Караналах-Каларии. Остгот Года, наместник вандальской Сардинии, провозгласивший себя царем острова, оказался захвачен Цазоном врасплох. Он явно не ожидал столь мощного и молниеносного контрудара вандалов. Но, обладая свойственной всем готам храбростью и мужеством, не бежал в горы, где стал бы недосягаемым для Цазона, предпочтя пасть, во главе своего войска (так и не дождавшегося «ромейского» подкрепления) в битве с братом карфагенского царя.

Сразу же после победы, одержанной им над Годой, Цазон, однако, получил известие о высадке войск Велизария на африканском побережье юго-восточнее Карфагена, и отправил на быстроходном паруснике Гелимеру послание, стремясь поднять дух своего царственного брата радостной вестью о победе на Сардинии. Послание Цазона гласило:

«Знай, что тиран Года, попав в наши руки, погиб, и остров (Сардиния — В. А.) снова, о владыка вандалов и аланов, находится в твоей власти, а посему устрой праздник победы. Что касается врагов, дерзнувших идти на нашу землю («ромеев» Велизария, высадившихся в Африке — В. А.), надейся, что их попытка будет иметь тот же конец, каким завершился их поход на наших предков (морской поход Василиска и Марцеллиана на Гейзериха — В. А.)

Столь точной передачей содержания послания Цазона Гелимеру мы обязаны Прокопию, описавшему также обстоятельства, при которых смог ознакомиться с письмом, адресованным вандальским царевичем своему царственному брату. Этот послание тоже приплыло по «маре нострум» и, поскольку люди Цазона не могли себе представить, что Карфаген может находиться под чьей-либо властью, кроме власти Гелимера, письмо Цазона попало прямо в руки Велизария и его консилиария Прокопия. Посланцы были, разумеется, подвергнуты допросу и, ошеломленные молниеносной переменой военно-политической фортуны (а также, вероятно, видом пыточных инструментов — верного средства развязать им языки), рассказали все, что знали. После чего были отпущены стратигом Велизарием на все четыре стороны.

Доставить в Новый Рим свою собственную победную реляцию, адресованную императору Юстиниану, Велизарий поручил купцу-иудею (?) по имени Соломон, обязавшемуся доставить в Константинополь на своем быстроходном судне также новейшую информацию о событиях на Сардинии, собранную греческим корабельщиком Кириллом и подтверждавшую все то, что показали на допросе посланцы Цазона. А именно: Сардиния опять в руках вандалов. Возможно, Велизарий задавал себе вопрос, зачем Гелимер тратит столько сил, средств и времени, вербуя себе новых воинов среди ливийских поселян и мавров, раз у него, благодаря флоту и победоносному войску Цазона, имеется возможность преспокойно править гористой Сардинией до скончания века (возможно — долгого, если будет на то милость Фройи). Ведь в качестве царя Сардинии он мог бы жить доходами с морского разбоя гораздо лучше, чем отсиживаясь в скудном Аврасии, где последнее слово всегда оставалось за дикими маврами.

Но Гелимер, вопреки всему, надеялся обратить ход истории вспять. От него не укрылась основная слабость войска Велизария, заключавшаяся в его разнородности. Экспедиционный корпус храброго стратига представлял собой «сборную солянку» из представителей разных народностей, продавших силу своих рук и свою кровь императору за полновесное жалованье. Входившие в него герулы (эрулы, элуры), воины раздробленного германского племени, чья большая часть проживала в северной Италии с остготами, отличались буйным, неистовым нравом, храбростью в бою, но были склонны к пьянству. Аналогичными свойствами славились гуннские «федераты» Велизария, чью высокую боеспособность познал на себе Гибамунд (заплативший за это ценой собственной жизнью — не зря мудрый Екклесиаст сказал, что «знание умножает печали»). Вести переговоры с «римскими» герулами царь Гелимер, по трезвом размышлении, поостерегся, сочтя их слишком ненадежными партнерами. А вот с «римскими» гуннами он установил контакт, умудрившись достичь с ними не только крайне необычной, но прямо-таки уникальной в своем роде договоренности. Поскольку деньги им предлагал не только Гелимер, но и сам Велизарий (от которого, разумеется не укрылись переговоры тайных вандальских эмиссаров с его «массагетами»), архонт гуннских «федератов» дал представителям обеих противоборствующих сторон, как вандальского царя, так и «ромейского» стратига, желавших, каждая, перетянуть его на свою сторону, одинаковый гордый и неожиданный ответ (не показавшийся, странным образом, Прокопию особенно удивительным). Гунны, сказал архонт, суть свободные, вольные внуки Аттилы, не обязанные верностью до гроба ни Константинополю, ни Карфагену, ни «ромеям», ни вандалам. Они сражаются ради добычи и жалованья. Поскольку же большую добычу всегда получает победитель, они, гунны, в предстоящем сражении будут, до поры-до времени, сохранять вооруженный нейтралитет. Когда же в сражении наметится перелом в пользу вандалов или же «ромеев», они, гунны, присоединятся к победителям, чтобы помочь тем добить побежденных. Итак, тот, кто хочет иметь гуннов на своей стороне, должен постараться не жалеть в предстоящей битве ни себя, ни врагов. Аналогичным образом вели себя, кстати говоря, и мавры.

Чем ближе подходил час последней, решающей битвы за Африку, тем яснее проявлял Прокопий свои симпатии (или, по крайней мере — сочувствие) к вандальскому народу, которому, будучи историком и созерцателем событий на мировой арене не только в настоящем, но и в прошлом, мог безошибочно предсказать его судьбу. Судьбу быть скоро рассеянным, развеянным беспощадным ветром истории, подобно столь многим «народам-мигрантам» до него, включая даже народ гуннов, потрясавший, кажется, совсем недавно, при Аттиле — «Биче Божьем», самый мир в его основах… Естественно, впитавший греческую культуру ученый иудей (если верить Бертольду Рубину и Герману Шрайберу, склонным порой уподоблять Прокопия Кесарийского Иосифу Флавию), понимал, что и этот «крутой поворот истории» — явление временное. Что подходит конец германскому периоду в мировой истории. Что наступает время восстановления «нормального порядка вещей» — возрождения в новом, еще небывалом, величии, мирового господства «вечного Рима» — венца процесса развития человеческой цивилизации (с точки зрения любого наследника античной культуры). Возможно, новый дух христианства, ожививший, казалось, умершее, гигантское тело Римской империи, внезапно заставил комментаторов происходящего возрождения мыслить, чувствовать и понимать по-новому, более человечно, более гуманно, чем их предшественники (вроде Корнелия Тацита, с бездушным педантизмом перечислявшего многие тысячи убитых варваров, закланных «ромулидами», или, если угодно, «энеадами», во славу римского величия)?