Белла Веларди заговорила неприятным скрипучим голоском:
– Мисс Харт говорит, что вы хотите меня о чем-то спросить?
Она подошла к своей неубранной постели, присела на краешек, переплела пальцы и принялась то сжимать, то разжимать их. Вулф посмотрел на нее из-под полуопущенных век:
– Мисс Веларди, знаете ли вы, что такое гипотетический вопрос?
– Знаю, конечно.
– У меня имеется один такой для вас. Если я поручу трем опытным детективам узнать, какую примерно сумму вы потеряли за последний год, играя на скачках, как вы считаете, сколько времени им на это потребуется?
– То есть я… – Она растерянно заморгала густыми и длинными ресницами. – Я не знаю.
– Зато я знаю. Если повезет, пять часов. Не повезет – пять дней. Так что было бы проще, если бы вы сказали мне это сами. Сколько вы потеряли?
Она снова заморгала:
– Откуда вы знаете, что я вообще что-то потеряла?
– Я как раз не знаю, но мистер Гудвин, очень опытный детектив, на основании имеющихся у вас в комнате публикаций пришел к заключению, что ваше увлечение игрой на скачках носит хронический характер. А раз так, есть все основания предположить, что вы ведете учет своих выигрышей и проигрышей. – Он повернулся ко мне. – Арчи, твой обыск был прерван. Продолжай. Посмотрим, удастся ли тебе найти эти записи. Встаньте рядом с ним, мисс Веларди, – продолжил свой допрос Вулф, – если желаете. Тут и речи не может идти о мелком воровстве.
Я подошел к маленькому комоду. Вулф, несомненно, спешил использовать удачно сложившееся для него положение вещей. Если она проглотит и это, не пытаясь вызвать полицию, значит если она и не убийца, то, несомненно, имеет уязвимое место и не желает, чтобы кто-то до него добрался. Впрочем, она все же запротестовала. Когда я взялся за ручку ящика, чтобы выдвинуть его, Веларди торопливо заговорила:
– Послушайте, мистер Вулф, я готова рассказать вам решительно все, что вас интересует. С радостью сделаю это. – Она наклонилась к нему, громко хрустнув пальцами. – Мисс Харт предупреждала, чтобы я не удивлялась вашим вопросам, но они меня все-таки поразили, вот я и разволновалась. Ни для кого не секрет, что я люблю играть на скачках. Совсем другое дело, сколько я ставлю… Понимаете, у меня есть друзья, которые… Ну, они не хотят, чтобы окружающие знали, что они ставят на лошадей. Они дают мне для этого деньги. Так что получается около ста долларов в неделю, иногда больше, почти двести.
Даже если бы она делала ставки на других животных, а не на лошадей, все равно любому было бы ясно, что она беззастенчиво врет. Вулф в этом разбирался не хуже меня, поэтому он даже не потрудился поинтересоваться именами ее застенчивых друзей. Кивнув, он спросил:
– Ваше жалованье?
– Всего шестьдесят пять долларов, так что, разумеется, сама я не могу играть особенно широко.
– Конечно. Теперь я задам вам вопрос об окнах в коммутаторской. В летнее время, когда одна из вас дежурит в ночное время, они раскрыты? – (Она задумалась.) – Жалюзи подняты? – настаивал Вулф.
– Да.
– Пятнадцатого июля было очень жарко. Были ли окна открыты?
– Не знаю. Меня там не было.
– Где вы были?
– Уезжала в Джерси на машине вместе со своей подругой Элис Харт. Чтобы немного освежиться. Мы вернулись назад после полуночи.
Поразительно, подумал я. Это все решает. Одна женщина, может быть, и солгала бы, но, конечно, не две.
Вулф поедал ее глазами:
– Если вечером пятнадцатого июля окна были раскрыты и жалюзи подняты, а так было почти наверняка, неужели какой-либо здравомыслящий человек решился бы убить Мэри Уиллис на виду у всех? Как вы считаете?
Она растерянно покачала головой:
– Ну нет. Это было бы… Нет, я не думаю.
– В таком случае убийца, должно быть, запер окно и опустил жалюзи, прежде чем приступить к выполнению своего плана. Как бы это смог сделать Леонард Эш, не возбудив у нее подозрений? Ведь мисс Уиллис тотчас же переполошилась бы.
– Не знаю, может быть, он… Нет, я не знаю.
– Что он «может быть»?
– Ничего. Не знаю.
– Насколько хорошо вы знакомы с Гаем Унгером?
– Довольно хорошо.
Было ясно, что этот вопрос она ожидала. Элис Харт успела ее подготовить.
– Часто ли вы с ним встречались за последние два месяца?
– Нет, очень редко.
Вулф сунул руку в карман и достал оттуда любительский снимок:
– Когда вас фотографировали?
Она встала с кровати, чтобы забрать у него карточку, но он крепко держал ее. Бросив на фотографию мимолетный взгляд, она пробормотала: «Ах эта!» – и снова села на постель. Совершенно неожиданно она не выдержала. Дрожа от ярости, она завопила с возмущением:
– Вы посмели взять эту фотографию из моего ящика! Что еще вы оттуда взяли? – Глаза ее метали молнии, она потрясла в воздухе кулаками. – Убирайтесь! Немедленно убирайтесь и не смейте больше возвращаться!
Вулф сунул карточку себе в карман, неторопливо поднялся с кресла и веско произнес:
– Пошли, Арчи! В конце концов, всему есть предел.
И двинулся к выходу. Я пошел следом. Но он успел дойти только до порога, как мисс Веларди бросилась за ним, схватила его за рукав и потащила назад:
– Подождите минуточку! Я вовсе не хотела вас обидеть. Просто я очень неуравновешенная. На меня никто не обижается. Да мне совершенно безразлична эта фотография!
Вулф рванул рукав из ее цепких пальцев и на всякий случай отошел в сторону.
– Когда был сделан снимок?
– Недели две назад, в воскресенье.
– Кто эта вторая особа?
– Хелен Вельц.
– Кто фотографировал?
– Мужчина, который был в нашей компании.
– Его имя?
– Ральф Инголлс.
– Гай Унгер был вашим кавалером или мисс Вельц?
– Ну, мы просто были все вместе.
– Вздор! Двое мужчин и две женщины не могут быть просто все вместе. Каким образом вы были разбиты на пары?
– Ну, Гай и Хелен, а Ральф со мной.
Вулф взглянул на кресло, которое только что оставил, но, очевидно, решил, что не стоит расходовать энергию на то, чтобы сделать несколько шагов к столь неудобному сиденью.
– Значит, после того, как мисс Уиллис погибла, мистер Унгер переключился на мисс Вельц?
– Я не знаю, он переключился или она… Насколько мне известно, они давно симпатизируют друг другу.
– Как давно вы здесь работаете?
– В этом отделении – с момента его открытия год назад. До этого два года я работала в трафальгарском бюро.