Акулы во дни спасателей - читать онлайн книгу. Автор: Каваи Стронг Уошберн cтр.№ 24

— Эй, инспектор, не хочешь помочь? — Эрин подняла утюжки, но я уже решил, что делать, упал на колени, пульса не было, ни намека, ни на шее, ни на запястье.

— Дефибрилляция не помогает, потому что у него сердце не бьется, — сказал я. Вонь пота и мочи, жесткая от грязи рубашка задрана до подмышек, на ребрах клякса геля, еще одна на груди.

— Я его потеряла. — Эрин отложила утюжки. — Пульс был.

— Пропал, — ответил я.

— Знаю.

— Дыхательные пути чистые?

— Да пошел ты, — окрысилась она, — я же не идиотка. Это все из-за биты.

— Может, из-за наркотиков, — возразил я. — Давай попробуем еще раз.

Я сцепил пальцы, положил кисть ему на грудину и нажал осторожно, чтобы не сломать мечевидный отросток и не вызвать кровотечение. Его тело: вначале это был только он, человек, но я плотно закрыл глаза, стиснул зубы, надавливая ему на грудь, внутри него двигалось что-то, насыщенное кислородом, я словно зажмурил мозг. Наркоман стал не только тем, кого я видел, но и тем, кого я чувствовал, — я чувствовал ткань его кожи, маслянистые комочки жира под ней, оцепенение и прилив его крови, наверняка это кровь, долгий мощный поток, и все это я чувствовал, а не видел. Были и другие ощущения, смутные, едва различимые, но сильнее всего был кипящий порыв, его тело жаждало восстановиться, однако порыв появился и исчез так быстро, что мне не удалось отделить одно от другого. Я чувствовал какие-то цвета, в венах его рокотала смолистая желтизна метамфетаминовой ненависти, в черепе его промелькнули грозовыми тучами красные обрывки воспоминаний о гневе, сколько раз я чувствовал этот цвет, — и одновременно истину моих рук, сжатия грудной клетки, толчки крови в его оболочке. Я стоял на коленях над пациентом, упираясь ладонями ему в грудину, наваливаясь на него всем весом и отпуская, раз два три четыре пять шесть семь, снова и снова и снова. Влажные хлопки уже сломанных ребер, мерные, как часы. Что-то вспыхнуло, определенно не мой массаж, а то, чего я искал, как ищу всегда, и даже сейчас, ищу, ощущаю, пытаюсь понять, что повреждено и одновременно — каким должно быть его тело. Кажется, что-то и вправду началось…

Эрин нараспев повторяла мое имя, вцепившись в мой правый бицепс, и я осознал, что она меня трясет. Я убрал руки с тела и, должно быть, странно посмотрел на нее.

— Ты пять минут с ним возишься, супергерой, — сказала она. — Без толку. Повезли.

Я дышал тяжело, как и она, грудь и спина взмокли от холодного пота. Но тело наркомана по-прежнему лежало неподвижно; все кончено, не так ли. Под взглядами полицейских мы отошли от тела, повисла тишина. Все всё поняли.

— Повезли, — повторила Эрин.

Она вышла, вернулась с каталкой, полицейский помог втолкать ее на крыльцо, каталка звонко лязгала о ступеньки. Я продолжал непрямой массаж сердца, пока мы не погрузили пациента на каталку, не спустились с крыльца и не задвинули каталку в раскрытые настежь задние двери “скорой”. Эрин закрепила каталку, потянулась к открытой двери, и тут вдруг пациент беззвучно сел, выплюнул пластмассовый загубник и сказал:

— Свят, свят, свят.

Мы застыли: Эрин, тянувшаяся ко все еще открытой створке, я, собиравшийся закрыть вторую, мы смотрели сквозь разделявшее нас пространство — от задней двери “скорой” до воскресшего трупа в глубине салона. Даже с такого расстояния было видно, что кожа уже не изжелта-синяя, морщины разгладились, волосы стали гуще, он словно помолодел лет на пятьдесят. В общем, вид у него был совершенно здоровый. Пациент наклонился и изверг волну рвоты на белоснежную простыню, закрывавшую его колени. С раскрытым ртом оглядел замаранную простыню, посмотрел на нас, вытер губы запястьем. Снова уставился на свои колени: простыня вздымалась пирамидой с толстым бугорком на вершине.

— По-моему, у меня стояк, — сказал он. — Что случилось?

* * *

Это был наш последний выезд за смену. Мы засомневались, везти ли его в больницу, если все жизненно важные органы, как выяснилось, функционируют идеально, не на что жаловаться, да и что бы мы им сказали, чтобы нас тут же не упекли в психушку? Однако куда хуже было оставить его с полицейскими, которые уже усаживали другого наркомана на заднее сиденье патрульной машины, чтобы закончить с ним, вернуться к своим рапортам и столам. И мы в сопровождении одного полицейского автомобиля отвезли воскресшего в больницу, вкратце описали сотрудникам приемного отделения обстановку, на что они раздраженно ответили: “Если не умирает, пусть ждет в общей очереди”, а Эрин буркнула: “И слава богу”, наркоман требовал сигареты у всех, кто проходил мимо, в конце концов медсестра не выдержала: “Господи, да заткнись ты уже”, достала сигарету из ящика стола за окошком регистратуры и сунула наркоману, точно угощение собаке. Мы с Эрин направились к “скорой”, полицейский побагровел, заморгал: догадался, что остается за главного и что это надолго. Мы же расписались в бумагах и укатили от этого всего.

На станции Эрин вымыла салон, демонстративно шумно, не говоря ни слова, проверила укладку, но по тому, с каким грохотом она брала катушки лейкопластыря, тактические ножницы и наборы для интубации и снова клала на место, по треску и визгу молнии и хрусту отрываемых липучек я догадался, что Эрин хочет мне сказать. Ну вот опять, подумал я, прислонился к задним дверям “скорой”, стоял, слушая, как Эрин орудует шлангом, как шуршит сумкой.

— Пойду присяду, — сказал я, словно дверей не было. — Может, съем зерновой батончик.

Эрин выглянула из “скорой”.

— Иди-иди, занимайся своими делами, — отмахнулась она. — Как обычно.

— Может, хоть кофе выпьешь? — спросил я. — Вид у тебя усталый.

— Как и у тебя.

— Но я не устал, — возразил я.

— Да, я и забыла, мистер Неуязвимый.

— Я тебя чем-то обидел? — спросил я. Из нас двоих вести себя по-взрослому всегда приходилось мне, хотя Эрин двумя годами старше.

— Я знала, что у наркомана остановилось сердце, — сказала она, скрылась за дверью, застегнула пряжку, звонкий щелчок эхом разнесся по вялому утреннему гаражу, на минуту мы остались одни, прочие фельдшеры и санитары разошлись — кто в раздевалку, кто на кухню. — И когда мы вытаскивали того байкера, я знала, что есть риск повредить ему бедренную артерию, — продолжала она, — я знала, что не надо колоть инсулин алкоголику с гипогликемией. Но ты разве промолчишь.

Я ничего не ответил, скрестил руки на груди, лучше дать ей перекипеть, даже приятно, когда она всерьез раззадорится, войдет во вкус, обзовет меня “самоуверенной книжной крысой” или “всезнайкой-вундеркиндом”, вечно я лезу со своими сраными поучениями и смотрю на нее свысока, а она, между прочим, здесь намного дольше меня, неужели так трудно запомнить.

Эрин вылезла из “скорой”.

— Тебе же обязательно нужно что-то сказать.

— Только если я прав, — ответил я.

— Вот видишь. — Эрин наконец повернулась ко мне: щеки пылают, на шее пульсирует жилка, под глазами синяки. — Жду не дождусь, когда ты поступишь в медицинский. — Она направилась к боковому входу на станцию, в коридор с душевыми, где после каждой смены мы смывали с себя следы всех, к кому прикасались в тот день.