Райский сад первой любви - читать онлайн книгу. Автор: Линь Ихань cтр.№ 5

Первый год в старшей школе Лю Итин провела из рук вон плохо. Фан Сыци часто не ночевала дома, а когда возвращалась, то без конца плакала. Каждый вечер Итин слышала, как за стеной Фан Сыци зарывается лицом в подушку и пронзительно кричит. Раньше они были идейными близнецами, но не в том смысле, что одна обожает Фицджеральда, а вторая ненавидит Хемингуэя, нет, у них были абсолютно одинаковые причины обожать Фицджеральда и ненавидеть Хемингуэя. Не было так, что одна цитировала наизусть текст, но потом запиналась, и вторая подхватывала, нет, они вместе забывали один и тот же абзац. Иногда после обеда учитель Ли приезжал к их дому и забирал Фан Сыци, а Итин подглядывала через щелку в занавесках. Крыша такси в солнечном свете казалась маслянисто-желтой, солнце обжигало щеки. На голове у учителя Ли уже образовалась залысина, раньше Итин никогда ее не видела. Волосы Сыци были прямыми, словно дорога, как будто если будешь ехать по ней, то приедешь к самой вульгарной правде жизни. Каждый раз, когда Фан Сыци втягивала голени в салон машины и дверца с грохотом захлопывалась, у Итин возникало ощущение, будто ей влепили пощечину.

Сколько вы намерены продолжать эти отношения? Не знаю. Ты же не думаешь, что он разведется? Нет. Ты же понимаешь, что это не может длиться вечно? Понимаю… Он… он сказал, что если я влюблюсь в другого, то, разумеется, мы расстанемся. Мне… мне очень больно. Я-то думала, ты честная девушка. Умоляю, не говори со мной так! Если я умру, ты будешь переживать? Собралась руки на себя наложить? А как ты это сделаешь? Если решишь с крыши сигануть, можно не прыгать с крыши моего дома?

Раньше они были идейными близнецами, моральными близнецами, духовными близнецами. Как-то раз сестрица Ивэнь рассказывала им о книгах и внезапно сказала, что завидует им, а девочки принялись наперебой возражать, что это они завидуют ей и братцу Ивэю. Ивэнь продолжила: любовь – не то же самое. Платон говорил, что люди разыскивают свою потерянную половинку, то есть, только соединяясь с другим человеком, становятся цельными, понимаете? А у вас неважно, если кому-то из двоих чего-то не хватает или, наоборот, чего-то слишком много, потому что рядом человек, который тебя отзеркаливает. «Только если никогда не сможешь слиться с человеком в единое целое, сможешь навеки составить ему компанию».

Был летний полдень. Фан Сыци уже три дня не появлялась на занятиях и не ночевала дома. Снаружи надрывались птицы и насекомые. Под огромным баньяновым деревом цикады вибрировали так, что у людей кожа старела, вот только не рассмотреть было, кто это так поет, словно бы пело само дерево. Ж-ж-ж-ж… ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж… ж-ж-ж-ж… ж-ж-ж-ж-ж-ж… Не сразу Лю Итин поняла, что это жужжит ее телефон. Учитель повернул голову: у кого телефон бьется в экстазе? Она под партой приподняла крышку телефона-раскладушки, увидела незнакомый номер и сбросила. Ж-ж-ж… ж-ж-ж-ж… Чтоб тебя. Опять сбросила. Телефон зазвонил снова. Учитель напустил на себя благопристойный вид. Мол, если что-то срочное, то ответь. Учитель, нет, ничего срочного. И тут телефон завибрировал снова. Ох, простите, учитель, можно я выйду?

Звонили из полицейского участка близ какого-то озера у гор Янмин. Когда такси ехало в гору, то сердце петляло по серпантину, а гора словно бы принимала форму новогодней елки. В детстве Итин с Сыци вставали на цыпочки, чтобы снять звезду, это был символичный момент после празднования. Фан Сыци в горах? В полиции? Итин ощутила, как ее душа приподнимается на цыпочки. Когда вышла из такси, то к ней подошел полицейский и принялся расспрашивать. Вы Лю Итин? Да. Мы обнаружили вашу подругу в горах. Про себя Итин подумала, что слово «обнаружили» очень зловещее. Полицейский снова спросил: она всегда была такой? А что с ней? Полицейский участок занимал огромную комнату. Итин обвела ее взглядом, но Сыци не было, если только… если только… если только вон то не она. Длинные волосы Сыци спутались в паклю и закрывали половину лица, лицо шелушилось от солнечных ожогов, везде виднелись следы от комариных укусов, щеки втянуты, как у ребенка, сосущего материнскую грудь, на опухших губах запеклась кровь. Итин учуяла запах немытого тела, так пахли бездомные, когда они в детстве раздавали им суп с клецками. Боже. Зачем вы заковали ее в наручники? Полицейский с удивлением посмотрел на нее. «А разве непонятно, девушка?» Итин присела на корточки, приподняла спутанные волосы. Шея Сыци была искривлена так, словно сломана, глаза навыкате, из носа текли сопли и смешивались со слюнями. Фан Сыци загоготала, как безумная.

Диагноз, который поставил врач, Лю Итин не расслышала, но смысл был понятен: Фан Сыци сошла с ума. Ее мама сказала, что, разумеется, нельзя ее в таком состоянии оставлять в тайбэйской квартире, но нельзя и ждать выздоровления в Гаосюне, в их многоэтажке живет сразу несколько врачей. В Тайбэе ее не оставишь, поскольку в классе для одаренных детей у многих одноклассников родители медики. В итоге приняли компромиссное решение и отвезли ее в лечебницу в Тайчжуне. Итин рассматривала карту Тайваня. Их маленький островок сложился пополам. Гаосюн и Тайбэй были вершинами, а Тайчжун низиной, и туда рухнула Фан Сыци. Ее духовный близнец.

Лю Итин частенько посреди ночи вскакивала и, заливаясь слезами, ждала в темноте крика, приглушенного стеной. Мама Фан Сыци не стала забирать ее вещи. После окончания семестра Итин наконец открыла дверь в соседнюю комнату, погладила игрушечную розовую овечку, с которой спала Фан Сыци, потрогала письменные принадлежности, точно такие же, как у нее самой. Затем прикоснулась к школьной форме с вышитым ученическим номером. Ощущение было такое, как если ведешь рукой по исторической стене посреди бела дня и внезапно натыкаешься на засохшую жвачку или когда в ходе складного, жизненно важного выступления внезапно забываешь самое простецкое слово. Она понимала, что где-то ошиблась. С какого момента они теряли по сантиметру, а в итоге теперь их разделяет тысяча ли? ^[14] Они с Сыци шли вровень, плечом к плечу, но где-то Сыци отклонилась.

Лю Итин обессиленно стояла посреди комнаты, которая выглядела точь-в-точь как ее собственная. Она поймала себя на мысли, что отныне, продолжая жить в этом мире, она навеки уподобится родителю, который потерял ребенка и теперь бродит по парку аттракционов. Она долго плакала, а потом вдруг заметила блокнот в розовой обложке, который лежал на письменном столе, и ручка рядом вежливо сняла колпачок. Это наверняка дневник. Вот уж не видела, чтоб Сыци писала таким неряшливым почерком, точно только для себя. От частого перелистывания дневник истрепался, и страницы тяжело было переворачивать. Фан Сыци делала комментарии к прошлым записям. Мелкий шрифт напоминал улыбающееся лицо толстого ребенка, а крупный – физиономию популярного телеведущего. Сам текст был написан синей ручкой, пометки – красной. Так, как она писала домашку. На одной из страниц за несколько дней до того, как Фан Сыци пропала и потом ее нашла полиция, была написана всего одна строка: «Сегодня снова дождь. Прогноз погоды врет». Но Итин искала не это, а тот момент, когда Сыци отклонилась, и попросту начала читать с самого начала. В результате то, что нужно, нашлось на первой же странице.

Синие иероглифы: «Надо писать и дальше. Тушь разбавляет мои чувства, а не то я сойду с ума. Я спустилась, чтобы отдать сочинение на проверку учителю Ли. Он вытащил… и прижал меня к шпаклевке на стене. Он сказал шесть слов: “Если нет, то можно в рот”. Я ответила пятью словами: “Не надо, я не умею”. Но он всунул. У меня возникло чувство, будто я тону. Когда я снова смогла говорить, то сказала учителю Ли: “Простите”. Было такое чувство, будто не смогла справиться с домашкой. Хотя это и не моя домашка. Учитель спросил, буду ли я приносить сочинения раз в неделю. Я вскинула голову. Мне почудилось, будто я могу видеть потолок насквозь, могу видеть маму, которая висит на телефоне и мелет всякую ерунду, но в перемолотом полно моих почетных грамот. А еще я знала: когда не понимаешь, как ответить на вопрос взрослого, лучше всего сказать “хорошо”. Я тогда через плечо учителя смотрела, как потолок опускается и поднимается, будто плачущее море, и в тот миг словно бы истрепала свое детское платье. Он сказал: “Это способ выразить мою любовь к тебе, понимаешь?” Я подумала про себя, что он ошибся. Я же не из тех девочек, которые по ошибке принимают член за леденец. Мы все боготворим учителя. Мы говорим, что когда вырастем, то будем искать мужа, похожего на него. Мы развиваем эту шутку, мол, надеемся, что учитель и станет нашим мужем. Я думала несколько дней и придумала единственное решение. Нельзя, чтобы учитель мне просто нравился. Нужно влюбиться в него. Любимый человек может сделать все, что ему заблагорассудится, разве не так? Мышление – великая сила. Я – подделка старой себя. Мне нужно полюбить учителя, иначе будет слишком больно».