Каждые сто лет. Роман с дневником - читать онлайн книгу. Автор: Анна Матвеева cтр.№ 30

Семья Абаза – это высший полтавский свет, потому мы так дорожим этим знакомством, но, честно признать, Елена Фёдоровна нравилась бы мне и без этих условностей. Она из обрусевшей немецкой семьи Дейтрих, и брат её Владимир Фёдорович занимает высокий пост в Петербурге. Елена Фёдоровна выделяется простотой и непринуждённостью в обращении. Лет ей около сорока, и, по отзывам моих родителей, она ещё очень хороша собой. Я так не считаю: дамы зрелого возраста кажутся мне все одинаково некрасивыми.

Абаза – дворянский род молдаванского происхождения. Многие члены этой семьи были крупными сановниками, сенаторами, а один из прямых родственников мужа Елены Фёдоровны был откупщиком и нажил на этом деле миллионное состояние! Говорят, он построил дворец на окраине Петербурга, превосходное большое здание, напоминающее творения Растрелли. Подобный выстроен также в Абазовке, имении вблизи от Полтавы.

Ко времени нашего знакомства старшей дочери Елены Фёдоровны, Оле, исполнилось шестнадцать лет, и она только что вышла из полтавского института. Брат её Саша учился в кадетском корпусе и уже снискал себе славу лентяя, а младшей Тане было двенадцать лет. Таня пошла в мать, она очень красива и сознаёт это. При жизни мужа – он был полтавским головой, любителем давать званые обеды и жить на широкую ногу – Елена Фёдоровна блистала на балах и устраивала в своём дворце роскошные приёмы.

Про богатство Абаза в городе ходит много слухов. Говорили, что муж оставил Елене Фёдоровне огромное количество фамильного серебра, предназначенного в приданое дочерям, – будто бы оно помещается в специально оборудованном хранилище, а для приёмов им не пользуются, серебра для гостей у них с лихвой. Там даже были серебряные самовары, вызолоченные внутри, и серебряная, также вызолоченная внутри самоварная труба, сделанная по особому заказу. В самовары Полтава верила, а вот труба служила предметом споров: одни сомневались в её существовании, другие упорно его отстаивали.

Позднее, впрочем, выяснилось, что за Олей ничего не дали – положение их было безнадёжное. Хорошо хоть тряпки справили! Между прочим, разговоры о серебряной трубе Абаза оказались не выдумкой, а чистой правдой. В Полтаве жил один почтенный ювелир, потом он уехал, а на его место явился новый. И вот приходит к нему человек и приносит самоварную серебряную трубу, вызолоченную внутри, предлагает купить. Ювелир был наслышан о серебряных кладовых Абаза, но не верил россказням – как вдруг эта самая труба лежит у него на прилавке! Ювелир заподозрил неладное, навёл справки и выяснил, что кладовая Абаза пуста! За всё время вдовства Елена Фёдоровна не удосужилась хотя бы раз проверить сокровищницу, и бывший домоуправитель семейства, человек, как считал покойный муж Елены Фёдоровны, безукоризненно честный, подделал ключ и повытаскал всё серебро, продавая его в разных городах. Трубу оставил напоследок и решил рискнуть с новым ювелиром, думая, что тот не узнает. Оказалось, что домоуправитель выстроил себе два дома, в Полтаве и в Кременчуге, положил деньги в банк и жил себе припеваючи! Его, конечно, посадили в тюрьму, но состояния Елене Фёдоровне никто не вернул.

Геничка теряла дом, где можно было встречаться с молодёжью… Забаринские не принимали, Ахиллес Иванович сильно болел. Мама жаловалась, что не может уложиться в шестьдесят рублей, отведённых на хозяйство, но просить прибавки не решалась. Пенсия отца строго распределена: квартира, папиросы, одежда и наши сберкнижки…

Тут и Лёля добавил неприятностей. Он ещё в начале года говорил маме, что не сможет удержать первое место в классе, потому что у него появился сильный соперник в лице недавно поступившего в класс Ициксона. Этот юный еврей обладает блестящими способностями, память имеет великолепную, вообразите, даже у Коваржика с первого же разу получил «пять»! Лёля снизил по русскому, и его учитель Изваленский предложил заниматься с ним отдельно. Говорили, что этот учитель играет на снижении оценок, чтобы потом давать уроки отстающим, и так дошла очередь до брата. Пришлось пойти на этот расход.

Я не знаю, как жила бы, если бы не мой дневник… Здесь я пишу обо всём честно, без опасений быть неверно понятой и незаслуженно наказанной. Вечерами я теперь подолгу не могу заснуть и выдумываю разные сказки, чтобы отвлечься, отстраниться от того, что происходит в семье.

Недавно я играла в мячик в гостиной и невольно стала свидетельницей такой сцены: мама вышла из столовой и остановилась, прислонясь спиной к роялю. Вид у неё был усталый, руки в изнеможении опущены, глаза смотрели куда-то вдаль и, кажется, ничего не видели… Следом за ней вбежал отец, протянул к ней руки и воскликнул, задыхаясь:

– Зачем ты меня мучаешь, скажи, зачем?

Вид его был так жалок, что я решила помочь ему, подошла к маме и сказала:

– Мама, не мучай папу.

Она вздрогнула, дико посмотрела на меня, сверкнув глазами. А отец схватил меня в объятья и начал покрывать поцелуями:

– Вот это моя дочь, она меня пожалела!

Не скажи он этого, я бы серьёзно поверила, что мама каким-то образом мучает отца, но его театральный тон и мамин взгляд открыли мне правду. Я тихонько освободилась от ласк отца и ушла в свой угол.

Мама стояла у окна и читала письмо, написанное по-немецки, готическим шрифтом. Уже темнело. По щекам мамы катились крупные слёзы, а ведь я никогда не видала её плачущей!

Я чувствовала себя виноватой. Тихонько дотронулась до маминой руки:

– Мама! Ты плачешь…

Она сказала неожиданно тихо и ласково:

– Оставь меня, Ксеничка. Это старые слёзы.

Свердловск, июнь 1984 г.

Очная ставка – это от слова «очи». Людей сводят в одной комнате, чтобы они смотрели друг другу в очи. Я люблю думать о том, как из одних слов рождаются другие, люблю разгадывать секреты и видеть связи между словами даже там, где их нет, а есть одно лишь созвучие. Папа говорит, что я прирождённый лингвист, но мне не хочется заниматься наукой. Скукота. Вот если бы можно было целый день сидеть за столом и думать о том, как одни слова связаны с другими! Но ведь придётся и лекции читать, и диссертации писать! Нет, это не для меня.

Ну и милицейские расследования тоже, как выяснилось, не для меня. Папа сказал, что пойдёт на очную ставку вместе со мной, а Василий Михайлович назвал это необходимым, поскольку я несовершеннолетняя.

Мы шли на Белореченскую вдвоём и молчали. Когда проходили мимо киоска с мороженым, папа предложил купить стаканчик, но я, конечно, отказалась. Мороженое здесь не поможет.

– Ну не сердись на меня, пожалуйста! – сказал папа вдруг с такой мольбой, что у меня внутри всё сжалось. – Думаешь, легко так жить, на две семьи?

Я опять промолчала.

На Белореченской нас ждали. Сразу же провели в довольно большую комнату, где уже сидели машинистка, Валентин Петрович в сером свитере и незнакомый мужчина с круглым, как будто беременным, животом.

Потом в коридоре раздался топот, и в комнату вошли гуськом, как мы ходим на физкультуре, пятеро высоких мужчин, среди которых я сразу же узнала того красивого злобного типа. Он прихрамывал. И тоже меня узнал – бугры на щеках ходили, как ветер по морю.