Безопасный для меня человек - читать онлайн книгу. Автор: Чхве Ынён cтр.№ 52

– Как я себя чувствую? Разве это важно? – Дав такой ответ, она поняла, что ничего не знает о своих чувствах.

По дороге домой она получила сообщение от Хаын:

«Не пытайся жить правильно, живи свободно. Ненавижу тех, кто извиняется за свои слезы».

Хамин нажала на кнопку ответа, но не знала, что написать.

«Будь осторожна на улице».

Хамин хотела отправить прямо так, но добавила:

«Я стану лучше. Давай увидимся, когда я поправлюсь».

Если она продолжит работать в таком темпе, то уже через пару десятков лет сможет стать старшей медсестрой. Хамин думала, что, даже если она сломается, карабкаясь на вершину, эта жертва будет возмещена. Но лучше, чем кто-либо другой, она понимала – понимала эфемерность жизни и контрастирующую с ней очевидность смерти. И то, что жизнь ни на миг не гарантирует будущего.

Истории наших с Хамин жизней были совершенно разными, но когда, выслушав ее рассказ, я возвращался домой, мне вспоминался прежний я.

Возможно, именно по этой причине я решил рассказать ей свою историю. Я тоже не был таким с самого начала. Был поздний летний вечер, мы с ней сидели на склоне холма.

Я уже хотел начать, но меня вдруг затошнило, и к лицу прилила кровь.

– Ничего особенного… – я помедлил, но продолжил: – Может быть, это даже прозвучит, как жалобы на ерунду.

Хамин не торопила и молча на меня смотрела.

– Я родился, когда моему отцу было пятьдесят. Он был женат три раза, и я был его шестым ребенком. Дочь у него была только одна – моя сестра. Когда я родился, самому старшему из моих братьев было тридцать. Они все похожи на отца – высокие, широкоплечие. Некоторые играли в составе спортивных команд в университете. Но я был другой. Маленький и тощий, я любил читать дома книжки и рисовать гораздо больше, чем гулять на улице. Ходил играть к соседским девчонкам. Наверное, отцу бы это не понравилось, если бы он узнал.

Когда был маленький, я хотел радовать его: говорил ему ласковые слова, дарил цветочки, но всегда получал один ответ: «Не веди себя как девчонка. Если бы ты был зверем, то давно бы уже погиб в процессе естественного отбора». Отец считал, что для мужчины плакать – худший грех. Поэтому, всегда, когда я чувствовал грусть, мне становилось страшно. Я боялся, что меня накажут. Я старался не плакать, даже если слезы сдавливали горло и начинало жечь корень языка. Оказывается, если так делать, то потом, когда становится грустно, наоборот, начинаешь смеяться.

Отец всегда волновался: раз я не мужественный, значит, другие мужики будут меня травить. Ну, это оказалось правдой. Когда пошел в школу, я понял, что значили его слова про естественный отбор. Я никак не мог избежать травли – как будто от меня чем-то пахло или кто-то нарисовал мишень на моем лице и подписал «бей сюда». Ничего не поменялось и через год. В средней школе было тяжелее всего.

Я удивленно замолчал. В те мгновения мне показалось, что я говорил об этом без стыда, что я не стыдился того себя. Однако я быстро смутился, подумав, что зря я все это затеял, стал смеяться, но все-таки продолжил рассказ.

– Однажды по дороге из школы меня сильно избили. Раньше мне никогда так не попадало. Одного из тех парней даже забрали в полицию, поэтому отец не мог об этом не узнать. «Все потому, что ты выглядишь слабым и мягким, – сказал он. – Ты когда-нибудь сам набрасывался на других так, как будто хочешь убить? Ты хоть раз отбивался так, будто у тебя крышу сорвало? Ты только терпишь, поэтому они видят в тебе легкую мишень. Это твоя вина, ты сам даешь им возможность. Как ты можешь быть моим сыном? С твоими братьями никогда такого не было. Позорище».

Я не злился на отца. Тогда я его даже не боялся. Но это меня все-таки задело. Стало грустно. Отец, которому тогда было уже за шестьдесят, страдал от тяжелого ревматизма и не мог больше работать. Смотреть на то, как человек, который всю жизнь презирал слабость, сам потерял силу и не мог себя принять… Это тяжело. Если я хоть намеком показывал, что мне тяжело, он говорил: «Ты знаешь, как я жил? Посмотри на меня, разве я жалуюсь?» До самой смерти он не сломался ни разу. «Ты так не выживешь. Ты не станешь мужчиной, который заслуживает уважения», – он твердил это до самого конца.

– Когда он умер?

– Когда мне было девятнадцать. От пневмонии.

Я сказал это и улыбнулся. Хамин хмуро посмотрела на меня. Таким было выражение ее лица, когда она внимательно слушала или о чем-то думала. То самое выражение, которое я сначала считал рассерженным. Выпавшие из хвоста пряди подлетали на ветру и скользили по ее лицу.

– И ты называешь это «ничего особенного»?

Мне было нечего ответить, и я пожал плечами.

Когда мы спускались с холма, Хамин шла впереди. Глядя на ее спину, я заметил, что она постоянно прикасалась руками к лицу. Я подошел ближе, прислушался и понял, что она плакала. Из-за моего рассказа? Я не смог спросить, почему, и просто замедлил шаг. Я хотел дать ей время спрятать слезы. Тогда я посчитал, что так проявлю свою заботу о ней.

5

Хамин жила в бетонной пристройке на заднем дворе площадки для верховой езды. Внутри маленького строения была спальня и ванная, а за дверью на просторном дворике стояли стул, стол и шезлонг. Мне нравилось сидеть в тени на заднем дворе. У Хамин был вайфай, поэтому я брал ее ноутбук, чтобы звонить по видеосвязи или отвечать на письма. Она в это время читала, делала записи в дневник или спала на шезлонге.

Обычно она спала на боку под пледом в красно-черную клетку и бормотала во сне. Я пытался записать на бумаге слова, которые она произносила. Мне не удавалось даже собрать их в предложения, но я все равно старался записать как можно больше. Когда она просыпалась, я показывал ей свои заметки. «Я снова разговаривала?» – спрашивала она и внимательно изучала листок.

Приходя к Хамин, я всегда заглядывал в конюшню и здоровался с лошадьми. Мы заходили, а лошади по очереди – каждая со своей внешностью и характером – делали шаг вперед и приветствовали нас. Когда я смотрел в их глаза, казалось, что передо мной были глаза человека, который жил долго-долго, двести лет. Лошади не знают того, что знают люди, но люди не знают того, что знают лошади. Я все часто задумывался: вдруг то недоступное нам знание, которым обладают лошади, на самом деле гораздо шире и глубже, чем то, что знаем мы.

Хамин говорила что-то похожее.

– В буддизме считается, что животные стремятся стать людьми через реинкарнацию. Что можно найти просветление только, став человеком. Но я сомневаюсь. Иногда мне кажется, что люди находятся в самом низу этой цепи.

Это случилось зимой, когда Хамин уволилась из больницы и отправилась в путешествие. Было очень холодно, лил дождь. Гуляя по улице, на входе в одно из туристических мест она заметила лошадь. Хамин смотрела на нее с противоположной стороны дороги. Как и у всех запряженных в повозку лошадей, на глазах у нее были шоры, а голова была опущена вниз. Лошадь была вынуждена мокнуть под дождем в такой холод и не могла ступить ни шагу. Хамин была не лошадью, а человеком, и ей можно было не стоять и не дрожать под дождем в тот холодный день. А лошадь с противоположной стороны дороги была не человеком, а лошадью, и даже в холодный день ей можно было стоять и дрожать под дождем. Эта мысль надолго засела внутри Хамин.