Белый павлин - читать онлайн книгу. Автор: Кира Щукина cтр.№ 5

И вот мы поехали в Крумлов. Маленький средневековый городок. Машенька сняла номер в гостинице, на нас всех четверых. Крумлов – узенькие улочки, замек на горе, старые-старые дома… Ходишь по улицам и видишь, какой была Европа когда-то. Черепичные крыши… А номер в гостинице! В номере есть колодец, представляешь? причем мы не сразу его даже увидели. Потому что из колодца сделан стол. Стеклянная столешница, а под ней – колодец. Иваныч пошерудил рукой под столом – и включил свет. Там до воды 3 метра, и самой воды еще четыре, нам потом хозяйка сказала.

Мы оставили вещи в гостинице и пошли гулять. Народу – тьма. Зашли в ресторанчик, поели – Виталий – вепрово колено, мы с Машенькой какие-то прекрасные колбаски – такие… Румяные, свиные, настоящие! вот прям ешь и знаешь, что они настоящие. Иваныч вместе с Виталием припал к колену. А мы с Машенькой потом заказали еще змерзлину. Змерзлина – это мороженое. И потом еще пивечка двукрат. То есть не двукрат, конечно, а четырехкрат, но я не знаю, как это будет по-чешски. Обожрались, вышли из ресторанчика – а на улицах – никого. Этого не представить. Машенька потом сказала, что жителей в Крумлове 11 человек. Ни одного горящего окна вечером. Хозяин ресторанчика, видно, за нами дверь закрыл и испарился. Вымерший город, вымерший абсолютно, как будто там и не жил никто никогда. И мы как путники с Земли в "Марсианских хрониках" пошли в свой гостеприимный пансион без всякой уверенности, что доживем до завтра. Марсиане затаились и ждали. Днем они прикидывались людьми, а ночью.... Но обошлось. Утром мы спустились вниз, а там хозяйка уже хлопочет вовсю. А ведь вечером ее не было. Тебе обязательно надо съездить в Крумлов! Обязательно!

Говорить больше не могу – Виталий гонит меня из-за компьютера – Машеньке надо работать.

Целую. Привет бабушке.

Мама.

***

Вечная проблема – что надеть на свидание. И ведь неважно, сколько тебе лет – сорок пять, тридцать восемь, пятнадцать или шестьдесят. Достаешь, примеряешь – ах, это не то, это не так, и в этом у меня складочка на попе. Вдруг Он узнает, что я живой человек? Или он увидит меня, и полюбит, и будем мы жить долго и счастливо, тридцать лет и три года, и умрем в один день.

Головокружение, сердцебиение, и, господи, как дрожат ноги. А муж? Вдруг узнает муж? А что он узнает? Ведь ничего же и не было, правда? Еще не было.

Но будет. Возможно, если ты захочешь, если найдешь в себе силы, которых нет на любовь, но которые когда-то были. Давным-давно все было, но оно забыто, потеряно, утрачено, разворовано – мама, бабушка, прабабушка, дочь, дочери. Мужских фигур нет здесь. Нет опоры, нет никакой опоры, кроме самой себя, а это так сложно, так невозможно, так безвозвратно…

Но что же надеть?

***

Привет, мама!

Ты меня, конечно, поражаешь своими рассказами. То павлин, то Крумлов. Такая красота!

Мне тебе писать особо нечего, как ты понимаешь. Я уже Оле своей вчера жаловалась, как меня эти две красотки замучили – Ленок и Сашок. В смысле мои родные дочь и бабушка. Сашуне как будто пять лет. Когда хочет – все понимает и все делает. Но когда не хочет… Я ей говорю – не надо чайный пакетик класть в Вовину чашку! – Это не я! отвечает. Я говорю: неважно, кто, не клади пакетик туда! Вот тебе блюдечко! а сама думаю: ну кто же, кроме тебя, может еще это сделать? Все остальные выкидывают пакетики в ведро, а я завариваю себе чай в чашке.

Ест плохо. Утром ест свой любимый геркулес. Вот как дед ее приучил – так и происходит. Утром – каша. Я сварила сегодня с утра – не надо было на работу бежать – положила ей. Ой, что так много? А это моя месть, говорю. Помнишь, как вы с дедом во Пскове заставляли меня кашу есть? вот теперь и ты ешь. И ты знаешь, покорно все съела. Если с ней строго – так она не очень и сопротивляется. Но голова болит постоянно. Правда, часам к четырем проходит. И тогда можно пойти погулять. Но на улице начинает задыхаться и жаловаться. Уже не на голову, а на то, что болит за грудиной. Не знаю, сердце, наверное. Вернешься – надо врача вызвать, что ли. В поликлинику ее ведь отправлять бесполезно, да и что там скажут, в этой поликлинике. Опять пропишут таблетки – эту половину от головы, а эту от жопы.

Вечером смотрит Малахова и "Давай поженимся". Я скоро эти передачи буду наизусть знать. Зато "Модный приговор" с утра у нас на ура идет. Правда, Сашуня все это комментирует своеобразно, то есть как обычно. А это что за жирная корова? А, Бабкина? Ну тогда ладно. Она ничего. Или Эвелину обозвала худыми мощами. И смех, и грех.

Целую.

Люба.

***

А потом, после той прогулки с Колей, мы с Иннокентием собирались ехать в отпуск. Мама пирогов напекла. Я рубашки гладила Иннокентию. А он, когда пришел, чуть не ударил меня утюгом. То ли я складочку не разгладила, то ли что. А я ему и говорю: я с тобой в отпуск не поеду! Не поеду!

А потом пришел Николай. Конечно, они выпили. Сидели на кухне и разговаривали на тему обо мне.

Иннокентий спрашивает: "А ты мою жену любишь?" Коля отвечает: "Люблю!" А Иннокентий: "Тогда забирай!"

Руки друг другу пожали.

Тут Коля говорит: "Ну что, Сашуня, давай собирайся!" Я быстро собралась, и мы убежали – с пятого этажа по лестнице унеслись. А Иннокентий бежал сзади, но, конечно, не догнал.

А мы с Колей сели в электричку и поехали через Ораниенбаум в военную часть. От Ораниенбаума взяли такси.

Доехали до военного городка. Там на входе сидели военные, что-то пели, играли, мы с ними тоже посидели. А потом вроде надо к нему идти, но там в доме еще соседи, другая семья жила. Он говорит: я сейчас пойду туда. Видишь мое окно? Пойдёшь, когда я зажгу свет. И дырку в заборе показал. Я подождала немного, он зажег свет, и я побежала к нему. И у него мы пили вино "Черные глаза", понемногу, разговаривали, а потом и в койку.

И я уехала жить в Петергоф к тете Клавде. А тетя Клавдя уехала к маме, в Ленинград. Вечером после работы приходил Коля, оставался ночевать. В выходные мы ездили на залив, купались, гуляли в Петергофе в парке. Еще через две недели Коля ушел в отпуск, и мы стали все время проводить вместе. Потом вернулась тетя Клавдя. Домой я ехать не могла, и мы с Николаем спали на балконе. Четвертый этаж, старый дом. Матрас на балкон бросили и спали там. Воздух, звезды. И ни на одну женщину, кроме меня, он не смотрел! Просто обожал. Ревновал, конечно, ну и что? После всех баб Иннокентия, после унижений – ты, Сашка, такая дура безмозглая! – было просто счастье. Петергоф, лето.

***

Ах, Никита! И ведь кажется – я взрослая тетка. И о чем бы мне думать? надо бы о хозяйстве, о муже, вот ремонт надо сделать, и мебель поменять, чтобы было все, как у людей. А как у людей не получается никогда. Ну вот что меня понесло встречаться с этим Никитой? Ведь вроде и не надо мне этого, и есть у меня все: и муж, и девочка любимая, нормальная семья.

Вчера мучили меня эти сомнения, мучили, но пришла домой с работы – Вовка опять пьяный сидит. Глаза красные, опухшие, опять у него на работе какие-то неприятности, непонятно какие, злится, Ленку гоняет – то она чайник не так поставила, то свет в туалете не выключила, то ведро мусорное не вынесла. Я ужин приготовила, старалась вроде – а он туда майонеза с кетчупом намешал, ну что ты будешь делать. Ведь ни вкуса, ничего не осталось, один вред. – Ты меня любишь? – спрашивает. Конечно, люблю. А как же мне тебя не любить? И такая ненависть к горлу подкатывает, прям ни видеть, ни слышать его не могу. Но ведь нормальный же мужик на самом деле. И деньги зарабатывает, и меня любит, и Ленку. Но не могу. А запах этот пивной! Такое ощущение, что пиво через все поры его тела просачивается, и пахнет, пахнет! А с утра перегаром. Невыносимо. И тут я и подумала – а почему бы не встретиться с Никитой? Должно же у меня быть в жизни хоть что-то хорошее. Потому что так жить невыносимо, невозможно. Ленка ноет, хочет пупок проколоть. Ну куда ей этот пупок прокалывать? Что за глупость нечеловеческая? щелк! открылась еще одна банка пива. Я не могу слышать этот звук. Ну просто не могу. Если даже на улице кто-то пиво открывает -я вздрагиваю и волосы на спине дыбом встают. Просить, запрещать, что-то еще делать – бесполезно. Только хуже будет.