— Бросай оружие! — услышал Брендан голос Пола Армса с улицы и еще плотнее прижался к полу салона.
В ответ грохнули два выстрела, но не из обреза — из револьвера. Но кто нажал на курок? Пол Армс или тот парень в клетчатой охотничьей куртке?
Раздался еще выстрел, кто-то вскрикнул. Но кого ранило? Полицейского или бандита?
Брендана подмывало взглянуть, но он не решался высунуться.
В патрульную машину он попал на пять предпраздничных дней, по договоренности отца Вайцежика с капитаном местной полиции, в качестве наблюдателя от церкви, которую якобы интересовали условия жизни здешних бедняков-католиков. Эта легенда, похоже, сработала, и вот уже пятый день Брендан, облачившись в цивильный костюм, галстук и пальто, изображал из себя консультанта, собирающего материал для программы католической благотворительной помощи. Уинтон и Пол патрулировали участок между Фостер-авеню, Лейк-Шор-драйв, Ирвинг-Парк-роуд и Норт-Эшленд-авеню, один из беднейших и опаснейших в криминогенном отношении пригородных районов Чикаго: здесь жили негры, индейцы и латиноамериканцы. Брендан сдружился с обоими полицейскими и проникся симпатией ко всем честным обитателям этих трущоб и замусоренных улиц, несчастным жертвам заполонивших их стай шакалов в человечьем обличье. Он научился быть готовым к любым неожиданностям во время рейдов, но перестрелка в кафетерии явилась для него, пожалуй, самым тяжелым испытанием.
Еще один выстрел из обреза сотряс корпус автомобиля.
Свернувшись калачиком на полу машины, Брендан попытался молиться, но не смог подобрать нужных слов: Бог все еще оставался потерянным для него, и Брендан сжался от острого ощущения неприкаянности.
— Сдавайтесь! — крикнул Пол Армс.
— Черта лысого! — огрызнулся налетчик с обрезом.
Отчитываясь о своей работе в больнице для детей, Брендан не смог обрадовать отца Вайцежика, и тот направил его в другую больницу, где Брендану пришлось работать ночным сторожем. Брендану не составило большого труда догадаться, какой урок хотел преподать ему отец Вайцежик: перед лицом скорой смерти большинство людей уже переставали страшиться ее, смерть становилась для них желанной наградой Господа за их муки, и они не упрекали, а благодарили Его за грядущее избавление от страданий. Умирая, многие из тех, кто раньше не верил в Бога, обретали веру, а отрекшиеся от Господа вновь возвращались к Нему. Нередко уход из жизни, сопровождающийся страданиями, исполнялся благородства и даже наводил на мысль, что каждый человек таинственным образом приобщается к предсмертным мукам Христа, неся свой крест.
Но и усвоив этот урок, Брендан не обрел утраченной веры. И теперь уста его были безмолвны и сухи, а слова молитвы вместо него выстукивало бешено колотившееся сердце.
Снаружи доносились выкрики, но он уже не различал слов, то ли оттого, что выкрики эти были бессвязными, то ли потому, что оглох от пальбы.
Он еще не до конца усвоил урок, который ему, с легкой руки отца Вайцежика, предстояло извлечь из близкого знакомства с нравами этих задворок Чикаго. И сейчас, прислушиваясь к происходящему снаружи хаосу, он понял, что и этого урока будет ему мало, чтобы уверовать в то, что Бог столь же реален, как и пули. Смерть — это кровавая, дурно пахнущая, мерзкая реальность, и посулы радужной загробной жизни перед ее отвратительным лицом вовсе не казались ему убедительными. Вновь выстрелил обрез, ему ответил револьвер Пола, потом прозвучали какие-то крики и звук быстро бегущих ног: все как на войне. Еще выстрел из крупнокалиберного револьвера, звон стекла, дикий крик, выстрел — и тишина. Абсолютная и всепоглощающая тишина.
Дверь рядом с сиденьем водителя вдруг резко открылась.
Брендан от неожиданности издал вопль ужаса.
— Лежи и не шевелись, — присаживаясь на переднее сиденье, приказал ему Пол Армс. — Эти двое убиты, но внутри могут быть еще идиоты, способные на любую пакость.
— Где Уинтон? — спросил Брендан.
Пол не ответил, а схватил рацию и принялся вызывать полицию:
— Центральная! Ранен офицер, ранен офицер!
Он сообщил свои координаты и запросил поддержки.
Лежа в исковерканной патрульной машине, Брендан прикрыл глаза и с душераздирающей ясностью представил себе фотографии, которые Уинтон Толк всегда носил в бумажнике, — фотографии его жены Райнелы и троих его детей.
— Эти проклятые сволочи, чтоб им ни дна ни покрышки, — дрожащим от ярости голосом выругался Пол Армс.
Брендан наконец догадался, что он перезаряжает револьвер.
— Уинтона подстрелили? — спросил он.
— Готов поспорить, что именно так, — буркнул Пол.
— Ему, наверное, нужна помощь.
— Она уже в пути.
— Но он скорее всего нуждается в помощи именно сейчас, — сказал Брендан.
— Нельзя туда входить. Там могут быть сообщники тех двоих. Нужно дождаться прибытия подкрепления.
— Ему надо срочно сделать перевязку, наложить жгут. Иначе он не доживет до приезда бригады «Скорой помощи».
— А тебе не кажется, что я и сам это понимаю? — с горечью огрызнулся Пол, выбираясь с револьвером наготове из автомобиля, чтобы занять удобную для наблюдения за домом позицию.
Чем больше Брендан думал о лежащем на полу кафетерия Уинтоне Толке, тем сильнее он злился. Будь он до сих пор верующим, Бог превратил бы его злость в тихую молитву. Но, поскольку он больше не верил, его злость перерастала в ярость. Сердце стучало сильнее, чем во время обстрела машины, когда он лежал, скрючившись, на полу в салоне. Судьба поступила с Уинтоном несправедливо, нечестно, не по правилам, и сама мысль об этом разъедала, словно кислота, сердце Брендана.
Он вылез из патрульной машины и направился ко входу в кафетерий, не обращая внимания на идущий снег и окрики Пола Армса, умолявшего его остановиться: в голове у Брендана была в этот момент лишь одна мысль — Уинтон Толк нуждается в срочной помощи, он может погибнуть.
Поперек тротуара, раскинув руки, лежал на спине убитый грабитель в клетчатой охотничьей куртке. Пуля из револьвера Армса угодила ему в грудь, вторая пуля — в горло. От трупа дурно пахло испражнениями. Рядом в снегу валялся револьвер, возможно, тот самый, из которого стреляли в Уинтона Толка.
— Кронин! — орал Пол Армс. — Немедленно возвращайся, идиот!
Проходя мимо разбитой витрины, Брендан с удивлением отметил, что в кафетерии не горит электричество. Видимо, бандиты разбили лампы или вырубили рубильник. Серый дневной свет с улицы освещал лишь пол и прилавок возле окна, никого не было видно, что, однако, не означало отсутствие опасности.
— Кронин! — Голос Пола был полон отчаяния.
Брендан вошел внутрь темного помещения и едва не споткнулся о труп бандита в черном бушлате. Рядом валялись осколки стекла, разлетевшегося от выстрелов, тысячи блестящих осколков.
Брендан перешагнул через мертвеца и вошел в зал. На этот раз на нем не было его стоячего воротничка священника, который, возможно, и защитил бы его. Но, с другой стороны, подумал Кронин, эти дегенераты со спокойной душой убьют и священника — не дрогнула же у них рука стрелять в полицейского. В своем нынешнем гражданском костюме с галстуком и в обычном пальто Брендан ничем не отличался от любого случайного прохожего и вполне мог быть убит затаившимся подонком, но ему сейчас было все равно: он был очень зол, зол на Бога за то, что того нет, или же за то, что тот, если Он и есть, не спасает невинных людей.