Ложная память - читать онлайн книгу. Автор: Дин Кунц cтр.№ 43

Ключ лежит на каминной доске. Она не прикасалась к нему. Пристально глядя на эту блестящую медную штуку, Марти отступила от камина и прошла, пятясь, между креслами и диваном вон из комнаты.

Выйдя в прихожую, она поглядела на часы. Пять тринадцать. Минута прошла. А потери времени не произошло. И никаких признаков фуги не было заметно.

В кухне, пытаясь справиться с охватившей ее неодолимой дрожью, она снова посмотрела на часы. Все те же 5.13. Она в порядке. У нее не было затмения сознания. Она не могла в состоянии фуги вернуться в гостиную и включить газ. Перед ее глазами изменилась одна из цифр: 5.14.

Дасти в своей записке обещал приехать домой к пяти часам. Он опаздывал. Дасти обычно бывал точен. Он выполнял свои обещания.

— Боже, прошу тебя, — сказала она и была сама потрясена патетическим звучанием своего голоса и чувствовавшейся в нем горькой дрожью, из-за которой слова звучали искаженно, — приведи его домой. Боже, боже, умоляю тебя, ну, пожалуйста, пожалуйста, помоги мне, пожалуйста, приведи его сейчас домой.

Когда Дасти вернется, он введет свой фургон в гараж и поставит его рядом с ее «Сатурном».

Это плохо. Гараж был опасным местом. Там в бесчисленном количестве хранились острые инструменты, смертельно опасные машины, ядовитые вещества, огнеопасные жидкости.

Она должна оставаться в кухне и ждать его здесь. В гараже с ним ничего не случится, если ее там не будет, когда он приедет. Острые инструменты, яды, горючее — все это не опасно. Реальной опасностью, единственной угрозой, была она сама, Марти.

Из гаража он войдет прямо в кухню. Она должна убедиться, что убрала отсюда все, что могло бы послужить оружием.

И все же продолжать эти поиски острых и твердых предметов, ядовитых веществ было явным безумием. Она никогда не сможет причинить вред Дасти. Она любит его больше жизни. Она сама умерла бы за него, если бы узнала, что он может умереть из-за нее. Нельзя убить того, кого так сильно любишь.

Однако эти бессмысленные страхи все больше и больше заражали ее, растворялись в ее крови, пронизывали ее кости, как сонмы бактерий, осаждали ее разум, и она с каждой секундой ощущала, что заболевает все тяжелее и тяжелее.

Скит сидел в кровати, опершись спиной на подушки. Он был бледен, глаза ввалились, губы были совершенно серыми, и все же в нем ощущалось трагическое достоинство побежденного, словно он представлял собой не просто песчинку из легиона потерянных душ, блуждавших по руинам этой разрушающейся культуры, а был неким угасающим от чахотки поэтом, живущим в далеком прошлом, которое представляло собой более невинное время, нежели это новое столетие. И, возможно, этот поэт лечился от туберкулеза в частном санатории и боролся не против своих собственных пагубных пристрастий, не против сотни лет существования мертвенных философий, отказывающих человеческой жизни в цели и смысле, а всего-навсего против злокозненных бактерий. Его колени прикрывал больничный поднос, прикрепленный к кровати.

Со стороны можно было подумать, что Дасти, стоя у окна, внимательно глядит на вечернее небо, возможно, пытаясь прочесть свою судьбу в контурах низко нависших облаков. Разбухшие брюха грозовых туч казались отделанными золотой филигранью — это в них отражалось море искусственного света, заливавшего пригород, над которым они проплывали.

Но на самом деле ночь превратила стекло в черное зеркало, в котором Дасти мог внимательно разглядывать бесцветное отражение Скита. Он рассчитывал таким образом увидеть, если его брат сделает что-нибудь непонятное и показательное для его состояния, чего не стал бы делать, зная, что за ним наблюдают.

Это было странное и какое-то параноидальное ожидание, но ощущение его необходимости застряло в мозгу Дасти, как колючая заноза, которую он никак не мог вытащить. Этот непонятный день завел его глубоко в лес подозрений; они были бесформенными и беспредметными, но тем не менее тревожными.

Скит с наслаждением поедал ранний обед: томатный суп с базиликом, приправленный тертым пармезаном, и цыпленок с соусом из чеснока и розмарина с жареным картофелем и спаржей. Блюда, которые подавали в «Новой жизни», были куда лучше, чем в обычных больницах, хотя твердая пища оказалась порезанной на мелкие кусочки — ведь Скит находился под наблюдением в связи с его порывами к самоубийству.

Валет, сидя на кресле, глядел на Скита с интересом завзятого гурмана. Однако он был воспитанным псом и, хотя время его обеда давно прошло, не выпрашивал кусочков.

— Уже несколько недель так не ел, — заявил Скит, набив полный рот курятиной. — Похоже, что ничего так не способствует аппетиту, как прыжок с крыши.

Мальчишка был настолько тощ, что казалось, будто он занимался похуданием сразу по нескольким рецептам для супермоделей и заработал на этом деле булимию [20] . Глядя на него и представляя себе, насколько должен был съежиться его желудок от многодневного голодания, было трудно предположить, что туда может вместиться все то, что он уже поглотил.

Все еще прикидываясь, что вычитывает предзнаменования в облаках, Дасти сказал:

— Ты, похоже, заснул только потому, что я тебе велел.

— Ты что? Знаешь, братец, это что-то новенькое. С этого времени я делаю все, что ты пожелаешь.

— Ну-ну…

— Вот увидишь.

Дасти сунул правую руку в карман джинсов и прикоснулся к сложенным листкам из блокнота, которые нашел в кухне Скита. Он подумал было вновь взяться за выяснение вопроса насчет доктора Ена Ло, но интуиция подсказала ему, что звучание этого имени могло бы спровоцировать еще один приступ ступора, который будет сопровождаться таким же безнадежным бессмысленным диалогом, как тот, что они уже вели здесь. Вместо этого он произнес:

— Легкий порыв.

Как было видно в окне-зеркале, Скит даже не оторвал взгляда от тарелки.

— Что?

— И волны разносят.

На этот раз Скит поднял голову, но ничего не сказал.

— Голубые сосновые иглы, — продолжал Дасти.

— Голубые?

— Это для тебя имеет какой-нибудь смысл? — спросил Дасти, отворачиваясь от окна.

— Сосновые иглы зеленые.

— Я полагаю, что бывают и голубовато-зеленые.

Полностью очистив тарелку, Скит отодвинул ее и взял десертную чашку со свежей клубникой с густыми сливками и желтым сахаром.

— Мне кажется, что я это уже где-то слышал.

— А я так просто уверен в этом. Потому что я услышал это от тебя.

— От меня? — Скит, похоже, искренне удивился. — Когда?

— Раньше. Когда ты был… не в себе.

Неторопливо просмаковав обильно политые сливками ягоды, Скит сказал: