Настал конец ноября. В воздухе чувствовалось приближение холодной зимы. Так как я заранее коротко подстриглась, мне не пришлось каждый раз после душа выгребать из ванной длинные пряди выпавших волос. Но когда кожа головы начала чесаться, я попросила Чарльза побрить меня, однако он отказался. Пришлось делать это самой. Сперва я использовала электробритву, но, так как результат ее работы оставлял желать лучшего, мне пришлось взяться за обычную. Я заказала парик и ждала, когда его доставят.
Я носила шляпы и шарфы. Обвязывала голову банданой, как делала в 1970-е, с той лишь разницей, что тогда у меня под ней были длинные волосы. С лысой головой все смотрелось совсем иначе. Сэм смеялся и подтрунивал надо мной. Элли же пугал мой внешний вид.
В тот год в День благодарения я не готовила праздничный обед. Мы должны были весь день провести с Эллисон, Гарри и их девочками в Нью-Джерси. Тогда в своем дневнике я написала, что мы хорошо и расслабленно, практически идеально провели время. Но год спустя Гарри слово в слово пересказал некоторые эпизоды того дня, связанные с Чарльзом, и я еще раз поразилась тому, насколько избирательно было мое внимание и память.
Стол был накрыт красиво и богато, в воздухе витал запах индейки и сладкого картофельного пюре. После короткой молитвы я предложила взяться за руки и по очереди сказать, за что мы благодарны.
— Я благодарен за то, что скоро пришлют мамин парик. Надеюсь, он будет смешной, — пошутил Сэмми и обнял меня.
— Я благодарна за то, что мы собрались на этот праздничный ужин, — произнесла Элли. — Мне здесь все очень нравится, в особенности бильярдный стол дяди Гарри, — потом она добавила: — Я хочу, чтобы у мамы все было хорошо.
Когда настала моя очередь, я выразила свою благодарность Чарльзу, Элли, Сэмми, своему папе и моим верным друзьям. Я говорила о том, что ценю все, что имею в жизни.
Потом пришел черед Чарльза, который, по словам Гарри, отпустил мою руку и сказал:
— Мне совершенно нечего сказать. Я ни за что не ощущаю благодарности.
Гарри признался, что его тогда шокировало, как грубо это звучало, тем более в присутствии детей. По крайней мере, он мог сказать, что благодарен хотя бы за их существование.
В начале декабря муж обещал мне, что заедет за мной и отвезет на химиотерапию. Когда к назначенному времени он не появился, я позвонила в офис. На звонок ответила секретарша Джери.
— Ди, я уже еду за вами. Я вас отвезу, — она повесила трубку раньше, чем я успела что-либо сказать, и была у нашего дома через пятнадцать минут.
— А где Чарльз? — спросила я, хотя и без того знала, что Джери ответит.
— У него целый день расписан, пациенты один за другим. Я вас отвезу, — секретарша замолчала, но по лицу было видно, что ей есть что добавить, но она сомневается, стоит ли говорить.
— Знаете, — все-таки не выдержала она спустя минут десять после начала поездки, — мне ужасно неприятно видеть, как Чарльз к вам относится. Это совершенно неприемлемо.
— Послушай, Джери, я сама могла бы добраться. Я начинаю себя плохо чувствовать только через несколько часов, и тогда я просто засыпаю.
— Вам не стоит ехать самой, — настаивала она и отвезла меня на третий сеанс химиотерапии, после которой мы пили шоколадные молочные коктейли и много смеялись.
Через несколько недель после этого Джери уволилась и перешла на новую работу.
— Мне кажется, что ей было психологически сложно, потому что у тебя рак, — сказал мне Чарльз, которому даже в голову не пришло то, что секретарша могла уволиться из-за него, а не из-за меня.
* * *
Вскоре после этих событий мне исполнилось пятьдесят лет. Я с трудом уговорила Чарльза отметить юбилей в ресторане. К тому времени он, по соображениям экономии, уже не позволял тратиться на няню, поэтому детей мы оставили на моего папу. Я сама заказала столик в ближайшем заведении. Меня поразило отсутствие на столе каких-либо цветов, даже букетика за 3,98 доллара из местного супермаркета. У меня был пятидесятилетний юбилей, мне делали химиотерапию от рака, который частично развился из-за большого количества гормонов, которые я принимала для того, чтобы забеременеть. Чарльз мне практически не помогал ни с лечением, ни с детьми. И вот теперь не было даже цветов.
Разговор за столом не клеился. Когда мы вышли на улицу после ужина, начинался снегопад.
— Чарльз, раньше мы так легко общались с тобой на самые разные темы. Сейчас ты перестал со мной разговаривать. Мне очень не хватает твоей близости, — сказала я, глядя, как сказанные слова паром вырываются изо рта в холодную темноту салона машины.
— Я не могу с тобой вести беседы. Ты полностью занята своей болезнью и совершенно меня не слушаешь, — резко ответил он.
Конечно, это было не так, но я не стала возражать.
— Я не хочу спорить, Чарльз. Если ты действительно так чувствуешь, я прошу прощения. С удовольствием послушаю о твоих проблемах.
Мы подъехали к дому, но не спешили выходить из машины и некоторое время смотрели, как снежинки надают на ветровое стекло.
— Хорошо, Ди. Вот тебе мои проблемы, — произнес Чарльз. — Вот уже год, как я занимаюсь бартером услуг с женщиной из Вашингтона по имени Хейли. Она мне делает иглоукалывание, а я за это выписываю ей рецепты на лекарства.
Меня словно окатили холодной водой. Муж всегда высказывался резко против подобных схем, мы вместе осуждали знакомых врачей, которых на этом поймали. Но я не хотела спугнуть его и поэтому изобразила заботливого психотерапевта.
— Ты боишься, что все раскроется?
— Нет. Хейли попала в автокатастрофу и находится в тяжелом состоянии в больнице. Я боюсь, что она вообще не выживет.
В ту ночь я практически не спала. Пыталась вспомнить, упоминал ли Чарльз хоть раз имя Хейли, а также гадала, когда он успевал ходить на эти иглоукалывания. Сколько всего еще муж от меня скрывает? У него явно была жизнь, в которой не было места для опостылевшей, да к тому же еще и больной жены.
Следующий день был воскресеньем. Мы позавтракали, и дети ушли в другую комнату смотреть телевизор. Я спокойным тоном выразила Чарльзу свое удивление тем, что он уже год ходит на иглоукалывание, но сказал мне об этом только сейчас.
Тут его прорвало. Желчь просто брызгала во все стороны.
— Я так и знал, что ты будешь недовольна, фальшивая ты актриса! А я еще вчера удивился, как это ты умудрилась не разразиться по этому поводу! Всю ночь репетировала допрос, да, змея?! — Чарльз с силой бросил сковородку, которую мыл, в раковину и стремительно выскочил из кухни. Схватил ключи от машины, накинул куртку, грохнул дверью и уже через минуту заводил мотор.
В течение дня я несколько раз звонила мужу, но он не отвечал. В глубине души я понимала, что это начало конца.
Глава 16
Врачи, с которыми я консультировалась, настоятельно рекомендовали трансплантацию стволовых клеток. Я боялась последствий, связанных с этой процедурой, особенно возможного смертельного исхода. Чарльз считал, что я должна согласиться, мнения ближайших друзей разделились. Я стояла на перепутье и отчаянно искала подсказки, как поступить. Мне дали телефон женщины, которая чуть не умерла от этой процедуры, и через девять месяцев у нее снова обнаружили рак. Мне посоветовали аудиокнигу Берни Сигела «Любовь, медицина и чудеса»
[19]. Голос звучал успокаивающе, а его слова дарили надежду. В каждом упражнении Сигел повторял, что интуиция, внутренний голос помогают найти правильный путь. Но пока я понятия не имела, какой путь правильный. Мне казалось, что я увязла в болоте, тону в нем и скоро задохнусь.