Логово - читать онлайн книгу. Автор: Дин Кунц cтр.№ 53

Свои первые, проведенные у Харрисонов часы, а случилось это двадцать девятого апреля в понедельник вечером, она запомнила на всю жизнь, так хорошо ей было у них. Они даже и не заикнулись об истинной причине, почему предоставили ей самой решать, что выбрать в качестве своей комнаты: спальню на втором этаже или отдельную комнатку – они ее называли "логовом", – которую легко можно было переделать в спальню, – на первом.

– Одно могу сказать в пользу "логова", – сказал мистер Харрисон, – вид из него гораздо красивее, чем из любой спальни второго этажа.

Он подвел Регину к большим окнам, выходившим на усеянный розами сад, окруженный плотным кольцом огромных папоротников. Вид действительно был прелестным.

А миссис Харрисон добавила:

– А вот эти книжные полки ты можешь постепенно заполнить своей библиотекой, ведь ты любишь книги.

За всем этим явно сквозило их беспокойство, что ей тяжело будет осиливать ступеньки. Но ступеньки никогда не были ей в тягость. Мало того, она любила лестницы, обожала их, ни к чему так не стремилась, как к ним. В приюте ее поместили на первый этаж, где она прожила до восьми лет, пока не сообразила, что на первом этаже она живет из-за идиотской скрепы на своей ноге и еще потому, что у нее деформирована правая рука. А сообразив это, тотчас потребовала, чтобы ее перевели на третий этаж. Монахини даже слышать об этом не хотели, тогда она закатила истерику, но монахини знали, как себя вести с истеричками, тогда она решила испепелить их презрением, но монахини не испепелились, тогда она объявила бессрочную голодовку, и монахини вынуждены были уступить и разрешили ей на некоторое время в качестве испытательного срока перебраться на третий этаж. Она прожила на нем свыше двух лет и никогда не пользовалась лифтом. И когда она, даже предварительно не осмотрев, выбрала спальню на втором этаже, они даже не сделали попытку ее отговорить и не усомнились вслух, под силу ли ей будет ежедневно подниматься и спускаться со второго этажа. За это она готова была их расцеловать.

Дом был великолепен – стены кремового цвета, внутри все отделано полированным деревом, окрашенным в светлые тона, современная мебель вперемежку со старинными вещами, китайскими чашами и вазами, все как надо. Когда они повели ее осматривать дом, Регина и впрямь почувствовала себя нескладной и косолапой, как утверждала во время их первой встречи в кабинете у мистера Гуджилио. Ступая преувеличенно осторожно, она боялась, что вот-вот опрокинет какую-нибудь дорогую вещь и тогда цепная реакция разрушения перекинется на все другие ценные вещи, находящиеся в комнате, затем через порог проникнет в следующую комнату и пойдет гулять по всему дому – одна драгоценная вещь, падая, сталкивает другую, как на чемпионате мира по опрокидыванию фишек домино, во все стороны летят осколки фаянсовых, двухсотлетней давности, ваз, старинная мебель превращается в щепки, годные разве что для растопки печей, и кончается все это тем, что они стоят посреди груд бесполезного хлама и пыли, оставшихся от внутреннего убранства, когда-то стоившего целое состояние.

Она настолько уверовала в реальность всего этого, что, переходя из комнаты в комнату, усиленно ломала себе голову над тем, что бы такое симпатичное сказать в свое оправдание после того, как произойдет катастрофа, когда с последнего рушащегося столика низвергнется на пол последняя хрустальная, изысканной работы конфетница, принадлежавшая первому королю Франции. "Вот это да-а!" не очень подходит, да и "Черт возьми!" тоже не совсем к месту, ведь они удочерили прилежную девочку-католичку, а не какую-нибудь там паскудину-язычницу (Прости меня, Господи!), не подойдет и "Ой, меня кто-то толкнул!", потому что это будет неправдой, а лгать нехорошо, ложь – это прямая дорога в Ад, хотя ей и так светит прямая дорожка в преисподнюю за частое поминание имени Господа всуе и ругань. Никогда не станет она шаром, наполненным золотистым, ярко светящимся газом.

Внутри дома все стены были увешаны картинами, и на самых лучших из них, в правом нижнем углу, Регина заметила одну и ту же подпись: "Линдзи Спарлинг". И, хотя считала себя последним из обалдуев, все же сообразила, что имя Линдзи не случайное совпадение и что Спарлинг – это девичья фамилия миссис Харрисон. Эти картины были самыми странными и красивыми из всех картин, которые ей доводилось видеть в жизни, некоторые из них такие жизнерадостные и наполненные юмором, что нельзя было не улыбнуться, глядя на них, другие мрачные и грустные. Ей хотелось бы подолгу задержаться возле каждой из них, чтобы более внимательно разглядеть, вобрать в себя их содержание, но она боялась, что Харрисоны заподозрят в ней невежду-подхалима, только изображающую заинтересованность и пытающуюся таким способом испросить прощения за те непристойные шуточки, которые она отпускала в кабинете мистера Гуджилио по поводу картин на бархате.

Каким-то образом все обошлось: она не задела ни одной вещи в доме, и они благополучно добрались до ее спальни. Комната оказалась гораздо просторнее любой комнаты в приюте и принадлежала теперь только ей, ж больше никому. Окна были прикрыты белыми колониальными ставнями, как на плантациях юга. Из мебели в ней находились угловой стол и придвинутый к нему стул, книжный шкаф, кресло со скамеечкой для ног, тумбочки с подобранными по цвету настольными лампами и изумительной красоты кровать.

– Изготовлена она в 1850 году, – сказала миссис Харрисон, в то время как Регина медленно водила рукой по восхитившему ее ложу.

– В Англии, – добавил мистер Харрисон. – Из красного дерева с рисунками ручной работы, покрытыми несколькими слоями лака.

Ступенька, боковое ограждение и спинка у изголовья были разрисованы темно-красными и темно-желтыми розами на фоне изумрудно-зеленых листьев, и все это отлично вписывалось в закрашенное темным свободное пространство, не контрастируя с ним. Розы же выглядели настолько живыми, что казались влажными от росы, и если приблизить нос к их лепесткам, то, казалось, будут пахнуть.

Миссис Харрисон сказала:

– Может быть, это слишком старомодно для такой маленькой девочки и несколько напыщенно…

– Да, возможно, ты и права, – согласился мистер Харрисон, – отошлем-ка мы ее обратно в магазин и продадим, а ты выберешь себе кровать по вкусу, что-нибудь более современное. Раньше эта комната была гостевой.

– Нет, не надо, – поспешно пролепетала Регина. – Она мне нравится, даже очень. Можно, она останется здесь, хотя она и очень дорогая?

– Во-первых, она не дорогая, – сказал мистер Харрисон, – а во-вторых, все, что здесь находится, – твое.

– А в-третьих, – добавила миссис Харрисон, – если что-либо тебе здесь не понравится, можешь выкинуть.

– Кроме нас, разумеется, – заметил мистер Харрисон, – что поделаешь, мы идем в придачу к дому.

Сердце Регины так сильно колотилось в груди, что не давало свободно дышать. Счастье переполняло его. И страх. Все было так чудесно, но ведь так не может продолжаться долго. Счастье всегда быстротечно.

Одна из стен спальни была скрыта за раздвижными зеркальными дверями, а за ними находился стенной шкаф. Самый громадный в мире. Стенной шкаф таких размеров нужен, наверное, только кинозвезде или одному из тех – она читала о таких в книгах, – кто переодевается то мужчиной, то женщиной, и ему надо много места, чтобы держать в одном шкафу мужскую и женскую одежду. Но ей такой шкаф ни к чему, сюда можно запихнуть в десять раз больше одежды, чем у нее имеется.