Война за пряности. Жизнь и деяния Афонсу Албукерки, рыцаря Ордена Сантьягу - читать онлайн книгу. Автор: Вольфганг Акунов cтр.№ 66

Как только португальская эскадра покинула гостеприимный порт Диу и продолжила свой путь, Малик Ияс незамедлительно отправился, с большим запасом золота и самоцветов для раздачи «нужным людям». не в Гоа (как мог подумать уважаемый читатель), а к камбейскому двору, щедро одарив всех тамошних придворных и вельмож — вплоть до царя Камбея — и заверив их в том, что, пока сокровищница Малик Ияса не иссякнет (а с чего б ей было иссякать?), никакого португальского форта в Диу не будет. Восток — дело тонкое.

Между тем посланник шаханшаха Персии посещал один двор мусульманского владыки за другим, стремясь распространить на весь исламский мир шиитскую версию учения пророка Мухаммеда (а тем самым — гегемонию персидского «царя царей» — главного хранителя и покровителя шиизма, в противоположность султану-падишаху турок-османов — главному хранителю и покровителю другой, суннитской, версии исламского вероучения). Прибыв в Каннанури, персидский посол счел своим долгом нанести официальный дружеский визит губернатору португальской Индии на борту его флагманского корабля. Очевидец этой «встречи на высоком дипломатическом уровне» описал ее в следующих выражениях:

«В окружении своих капитанов, чьи пестрые одежды переливались в лучах солнца всеми цветами радуги, подобно оперению павлина, восседал Албукерки, облаченный в черный атлас, с большим черным бархатным беретом на голове. На фоне этого мрачного роскошного костюма выделялись своим блеском усаженный драгоценными каменьями кинжал и тяжелая шейная цепь, а к концу его длинной, ухоженной бороды был прикреплен миниатюрный лук». К сожалению, оставивший нам это довольно красочное описание очевидец не счел нужным объяснить значение этого странного украшения на конце бороды губернатора Индии.

Корабли, пестревшие флагами и вымпелами, салютовали изо всех орудий в момент, когда Албукерки взял персидского посла за руку и пригласил высокого гостя занять место на алой парчовой подушке рядом со своим собственным креслом, похожим на трон (ему было известно, что у шиитов, как, впрочем, у всех мусульман, да и не только мусульман, принято сидеть на подушках).

В послании, переданном персидским послом дому Афонсу, шаханщах в самых вежливых выражениях выражал свое глубочайшее сожаление по поводу печальной судьбы, постигшей первого португальского посла к его шахскому двору, и задавал вопрос, не будет ли Албукерки так добр отправить к нему второго посла, причем, по возможности — человека военного. Албукерки окинул орлиным взглядом своих фидалгу и выбрал среди них Мигела Феррейру, обладавшего как внушительной внешностью, так и недюжинными дипломатическими способностями. Зная, однако, что жизнь посланников при дворах восточных государей отнюдь не безопасна, дом Афонсу дал в спутники Мигелу Феррейре его двоюродного брата — дома Жуана, чтобы тот, в случае чего, заменил кузена, выбывшего, паче чаяния из игры (в данном случае — игры дипломатической).

Кроме адресованного шаханшаху Персии ответного послания дома Афонсу и драгоценных даров (теперь, в отличие от первого года своей заморской эпопеи, Албукерки было чем отдариваться!), Мигел Феррейра взял в дорогу объемное и весьма увесистое «Режименту», то есть служебную инструкцию, предписывавшую ему правила поведения во всех возможных ситуациях. Вчитываясь в эти подробнейшие предписания и указания, невольно начинаешь думать, что Албукерки не слишком полагался на здравый смысл своих подчиненных и порученцев. Чтобы убедиться в этом, достаточно привести всего несколько кратких выдержек из врученного дому Мигелу пространного документа:

«Не смотрите на других людей в упор. Не задавайте лишних вопросов. Не показывайте, что Вы ошеломлены или приведены в восторг тем, что увидите. Не сплевывайте в присутствии посетителей. Никогда не наступайте на ковер, не сняв обуви (несоблюдение этого правила, кстати говоря, впоследствии послужило одной из причин убийства персами российского посла Александра Сергеевича Грибоедова, автора „Грузинской ночи“ и „Горя от ума“ — В.А.). Старайтесь по мере возможности избегать званых обедов, если же это окажется невозможным, ешьте как можно меньше и пейте только воду. Но более всего остерегайтесь любовных приключений».

Получив инструкции на все случаи жизни, Мигел Феррейра отправился с дипломатической миссией в Тебриз, в сопровождении своего кузена Жуана и персидского посланника, на которого, как утверждают современники событий, Албукерки произвел столь сильное, неизгладимое впечатление, что персидский дипломат даже заказал портрет губернатора Индии, дабы по возвращении показать его шаханшаху.

Тем временем сеньор губернатор сам отправился на дипломатическую встречу на высшем уровне — на «саммит» с самуримом. Переговоры с Каликутом шли вот уже третий год подряд, как говорится, ни шатко, ни валко. «Воз был и ныне там», выражаясь словами нашего любимого баснописца Ивана Андреевича Крылова. Всякий раз, когда дом Афонсу, выведенный из себя безрезультатностью переговоров, прерывал их, самурим спешил заверить взбешенного Албукерки, что его не так поняли, что Каликут искренне заинтересован в мире и дружбе с португальцами. Н, как только генерал-капитан соглашался возобновить прерванные переговоры, самурим вновь начинал проводить свою прежнюю политику пустых обещаний и ничем не подкрепленных заверений. «Он (самурим — В.А.) — самый лживый из людей, рожденных когда-либо на свет женщиной» — утверждал губернатор, чья оценка личности владыки Каликута вполне подтверждается хронистами той эпохи.

Новый каликутский самурим (брат недавно умершего прежнего, лишившегося, по милости маршала Португалии, золотых и серебряных дверей своего загородного дворца — В.А.) еще за пятнадцать лет до своего восшествия на каликутский престол, во времена Вашку да Гамы, перешел на сторону португальцев и с тех пор хранил им верность. Получив, на обратном пути из-под Адена, известие о «персональных изменениях» на каликутском троне, Албукерки с обезоруживающей откровенностью написал королю Мануэлу: «Я убежден, что он (новый самурим — В.А.) отравил своего брата (прежнего самурима — В.А.). Во всех моих письмах я заверял его (будущего нового самурима — В.А.), что, если он это сделает (отравит своего государя и брата — В.А.), мы могли бы заключить с ним мир».

Прямой призыв к братоубийству (находившийся, кстати говоря, в прямом противоречии с содержавшемся в другом докладе Албукерки дому Мануэлу уверением: «Индийцам хорошо известно, что я никогда не вел себя предательски по отношению к ним»), судя по всему, не слишком отягчал христианскую совесть дома Афонсу. Да и дом Мануэл Счастливый не счел необходимым высказать своему губернатору в данной связи своего неодобрения этого подстрекательства к убийству. Мы не устаем поражаться своеобразию менталитета людей XVI столетия. Но распространенное тогда (хотя и в несколько меньшей степени, чем в эпоху классического религиозного сознания) представление, что «язычники», согласно учению церкви, в любом случае — не более, чем пожива для неугасимого адского огня, вполне могло побудить (и часто побуждало) иных «неязычников» к логическому выводу: если побудить «язычника» к совершению преступления, ему от этого не станет много хуже.

В ходе личных переговоров с новым владыкой Каликута, столь успешно воссевшим на престол, перешагнув через труп собственного брата, Албукерки добился принятия всех своих требований, а именно: