Трогая анемометр, установленный на мостике, первый помощник сказал:
— Скорость ветра тут у нас — тринадцать с половиной метров в секунду. А мы ведь — в тени айсберга. Надо думать, ветер вдвое, если не втрое свирепее на вершине айсберга или в открытом море.
Прикинув в уме влияние ветра, Горов подумал, что субъективно переживаемая температура, учитывающая все поправки на перемещения воздуха, должна на поверхности айсберга равняться пятидесяти, а то и пятидесяти семи градусам ниже нуля по Цельсию. Сколько он служил во флоте, и в какие переделки он ни попадал, все же спасение терпящих бедствие в таких ужасающих условиях — дело для него небывалое. Ничто в этом предприятии не обещало простоты и легкости. Очень даже может быть, что ничего не выйдет. И он опять стал беспокоиться: все же слишком поздно они двинулись к полярникам Эджуэя — как бы не опоздать.
— Дать побольше света! — приказал Горов.
Семичастный сразу же придвинул фонарь к левому борту и щелкнул выключателем.
Сноп света более чем в полметра в поперечнике вырезал во мраке освещенный объем, так что казалось: отверстую дверцу топки швырнули в неосвещенный подвал. Огромный пучок света, скошенный вниз от шарнира фонаря, вырывал из мрака круглое пятно, похожее на мазок метров девять в длину. Но хотя этот мазок гигантской кисти, позволявший увидеть колеблемые подводным бурлением волны, и поднимающийся над ними льдистый туман, светил на слишком малую дугу круга зрения, сам фонарь, при всей его громоздкости, допускал совершать над ним самые сложные манипуляции. Целые листы света врывались в горько-соленый воздух, и было видно, как волны бьют о борт лодки, сразу же превращаясь на морозе в витиеватые поблескивающие ниточки ледяных узоров, повисавшие на какое-то неопределенное время, чтобы потом опять упасть в воду, — такая странная, настолько мимолетная, просто эфемерная красота, что на ум приходило сравнение с неповторимыми мгновениями прекрасного солнечного заката.
Температура на поверхности океана на несколько градусов превышала температуру замерзания, то есть была весьма холодной. Тем не менее тепловой энергии хватало на поддержание бурления в океане и к тому же морская вода имела должную соленость, и это значило, что весь лед, который плавал в воде и блестел в лучах прожекторного фонаря, откололся от полярной шапки, кромка коей располагалась на двадцать четыре километра севернее. Куски льда не отличались впечатляющими размерами и становились, благодаря непрестанным столкновениям друг с другом, все меньше.
Ухватившись за пару рукояток, торчавших из тыльной панели прожекторного фонаря, Семичастный повел луч света кверху, направив его на левый борт почти под прямым углом. Мощный луч пронзил полярный мрак и снегопад — и засверкал на фасаде уходящей куда-то ввысь ледяной башни, такой огромной и находящейся так близко, что наблюдавшие это зрелище трое мужчин содрогнулись.
Всего в сорока пяти метрах от мостика медленно плыл увлекаемый неторопливыми водами движущегося на юго-восток течения огромный айсберг. Хотя сзади ледяную гору подталкивал шторм, вряд ли такая масса льда способна была двигаться со скоростью, превышающей два-три узла, то есть за час айсберг дрейфовал на четыре-пять километров; тем более что основная масса айсберга уходила под воду и, следовательно, айсберг был движим не столько поверхностными бурями, сколько глубинными влияниями.
Семичастный медленно повел снопом света вправо, потом опять накренил его влево.
Утес уходил куда-то ввысь и вдаль, и так далеко, что у Горова не возникло никакого представления об очертаниях айсберга. Воображению капитана не удавалось представить ледяную гору в общем виде. Любая подробность, выхваченная пучком лучей из мрака, могла быть рассмотрена со всей возможной тщательностью, однако цельной картины не возникало — детали оставались не связанными друг с другом.
— Лейтенант Жуков, запустить осветительную ракету.
— Есть запустить ракету.
Жуков держал в руках ракетницу. Он поднял свое орудие — этакий кургузый пистолет с толстым, очень длинным стволом и пятисантиметровым по диаметру дулом — вверх и, вытянув руку на всю ее длину, пальнул в направлении левого борта, в темноту, начинающуюся за бортом.
Ракета медленно поднималась вверх, навстречу валящемуся с небес снегу. Какое-то мгновение было видно, как она сыплет себе вслед искры и дым, но потом она пропала в метели, словно угодив под вуаль или проникнув в какое-то другое измерение.
Девяносто метров... сто двадцать метров... сто пятьдесят...
Высоко-высоко сигнальная ракета взорвалась яркой, сияющей жарким пламенем луной. И луна эта стала терять высоту не сразу по своем возгорании в небе, но чуть погодя. Падая, она смещалась к югу — давал знать себя ветер.
Высвеченный лучами сигнальной ракеты яркий конус с основанием, диаметр которого достигал не менее шестисот пятидесяти метров, окрасил холодным светом поверхность океана, выявив ее зеленовато-серую окраску. Беспорядочные, ибо не повинующиеся, во всяком случае, на первый взгляд, никакому явственному ритму, кромки рубленых волн наползали друг на друга словно стая нескончаемого числа безумных в своем неистовстве птиц, а навстречу стае ползли косяки из столь же неисчислимого множества рыб — получалось, как на картинах Морица Эсхера, рисовавшего орнаменты, на которых пустоты между пернатыми заполняли такого же размера рыбины.
Айсберг внушал опасливое почтение — как-то не по себе становится подле такой громадины: гора уходила в высоту по крайней мере метров на тридцать, а ее правый и левый отроги вообще терялись во мраке. Вот уж действительно — фортификационное сооружение, которому могла бы позавидовать любая из рукотворных крепостей на этом свете. Судя по данным радиолокации и акустической локации, айсберг тянулся почти на полтора километра в длину. Неожиданное появление огромной ледяной горы из пятнистого зеленовато-серо-черного моря вызывало подозрения о ее искусственном происхождении — уж слишком эта ледяная твердыня походила на какое-то капище, на тотем, вообще на созданный людьми монолит, которому его зодчие приписывали неведомое ныне религиозное значение. Он высился, блистая гладкими, как стекло, безупречными, без единого изъяна гранями. Не было ни выхода на поверхность внутренних слоев, ни каких-нибудь насечек. Строгость вертикали словно исключала любые неровности как нечто неуместное и непозволительное.
Горов питал надежду отыскать взглядом какой-нибудь зазубренный утес — лучше, чтобы это был пологий склон, постепенно уходящий под воду, или хотя бы ступенчатый отрог. Нужно было найти такое место, где выбираться на лед — задача сравнительно несложная и, конечно же, решаемая. Море возле ледяной горы выглядело не настолько бурным, чтобы несколько мужчин не сумели преодолеть водную преграду. Но вот подходящего для высадки плацдарма Горов, как ни глядел, не обнаруживал.
В арсенале подлодки среди всякой всячины на складах хранились и три надувных плотика с моторами, а также недурной ассортимент альпинистского снаряжения. За последние семь лет «Илья Погодин» целых пятнадцать раз принимал на борт пассажиров весьма необыкновенных — по большей части это были оперативники из армейского спецназа, убийцы, прекрасные натасканные диверсанты, небольшие разведотряды — и следовавших в места не совсем обыкновенные. Высаживать их приходилось там, где почти не попадались нежелательные свидетели; чаще всего это были пустынные участки побережья, отличавшиеся изломанностью береговой линии и сложным рельефом. Лодка Горова по ходу таких пассажирских рейсов всплывала в территориальных водах семи западных стран. А в случае войны субмарина и вообще могла дополнительно разместить в своих каютах и кубриках команду десантников общим числом до девяти человек, в дополнение к полностью укомплектованному экипажу, причем высадка десанта на берег должна была занимать не более пяти минут при выполнении всех требований безопасности, даже если погода стояла бы никуда не годная.