Он снова взял бокал, подержал, а потом поднял, словно показывая, что выпьет за Веру…
«Неужели хочет напиться сегодня?» – подумала Бережная.
Но он опять сделал лишь небольшой глоток.
– Мы сдали экзамены, потом, как водится, всем классом отправились встречать рассвет. Гуляли часов до пяти или шести утра. Возвращались поредевшим составом, проходили мимо моего дома, и я пригласил всех к себе. Поставили музыку – не особенно громко, чтобы не тревожить соседей, – и танцевали. У родителей всегда в доме имелась бутылочка вина или коньяка. В тот раз нашлось и то и другое. Мила устала и легла отдохнуть в моей комнате. Вскоре гости разошлись, а я зашел к Миле. Она лежала на моей тахте и, как мне показалось, спала. Хотел укрыть ее пледом, но она попросила, чтобы я лег рядом… Мы очень долго лежали обнявшись, говорили друг другу слова любви… Днем я пошел провожать ее домой, и сердце мое ныло от того, что я ее не увижу несколько часов. Потом мы не расставались целыми днями: вместе готовились к поступлению в институт, сдавали экзамены, учились… И как случилось, что я изменил? Тихо, по-подлому, надеясь, что она ничего не узнает. А та девушка подошла к Миле и сама рассказала. Потом она говорила, якобы не ведала, что творила, – будто бы просто позавидовала чужой любви. Вот так вся жизнь рухнула в один момент.
– Но потом-то все должно было измениться, даже Кандид вам помог.
– Помог – не то слово. Но она не простила.
– И не было случая все изменить?
– Может быть, я сам не искал его. Бизнес затянул, а потом я испытывал такое чувство вины, что не мог… Мы закончили вуз, она попала в научно-исследовательский институт геологоразведки. Руслан Кайтов тоже туда пошел. И вот однажды он пригласил меня на день рождения. Мила тоже была там, только пришла она не одна, а с мужем. Николаю Ивановичу уже исполнилось сорок, он был заведующим сектором и очень известным геологом. Сидели за столом, выпивали. А потом Мила пригласила меня в другую комнату, где ждал ее муж. Николай Иванович осведомился: правда ли, что я богатый человек и располагаю определенной суммой денег. Потом он достал из кармана кусок какого-то металла и спросил меня, знаю ли я, что это такое. Он был серебристо-белый, может быть, чуть темнее серебра. Я и сказал, что серебро. «Вообще-то это палладий», – объяснил Николай Иванович. И тогда уже Мила объяснила, что ее муж знает место, где этого металла видимо-невидимо. Этот самородок он тоже привез оттуда. Николай Иванович в свое время разведывал это месторождение вместе со своим учителем и другом. Отчеты по всем экспедициям имеются, но Советский Союз развалился и теперь разрабатывать эту тему некому. Нужны многомиллионные вложения, но ни у России, ни у Монголии, на территории которой находятся залежи палладия, таких возможностей нет. Причем это месторождение – россыпное, а не коренное, то есть металл присутствует там в виде самородков, а не входит в состав других металлов, как на всех крупных месторождениях мира. Именно такая характеристика – основное преимущество, потому что добывать металл можно карьерным способом, а не шахтным, что значительно облегчает работу и делает конечный продукт дешевле.
Николай Иванович назвал сумму – огромную в те времена даже для меня, но пояснил, что деньги нужны не сразу, потребуются поэтапные вложения. Я согласился, но с условием, что надо предварительно побывать на месте и все осмотреть лично. Вскоре мы отправились туда втроем: Николай Иванович, я и Руслан Кайтов. И дело пошло. Через два с половиной года я почти разорился, но к тому времени мы с Русланом уже стали гражданами США, что тоже входило в наши планы – ни один крупный банк в России не захотел финансировать наш проект. То есть некоторые банки соглашались, но на таких условиях, что мы теряли всякий контроль над предприятием. Потом Русик нашел «Голден Сенчури» и Джекоба, на дочери которого женился, и предложил своему тестю долю. Гринберг съездил с нами в Монголию, и деньги пошли.
– А ваша школьная подруга?
– Она была верной женой.
– Была?
– Ее уже нет. Они с Николаем Ивановичем погибли при падении вертолета.
– А кто унаследовал их долю в вашем предприятии?
– К моменту их гибели у них не было никакой доли. Николай Иванович сам отказался. Я выплатил ему отступные, и он стал заниматься своим любимым делом – геологоразведкой.
– Почему он решил выйти из такого прибыльного бизнеса?
Волохов пожал плечами.
– Причин, как мне кажется, много. Судя по всему, он решил заниматься только геологоразведкой, а на ее организацию требовались большие деньги, кроме того, он не хотел быть мне обязанным. Николай Иванович считал, что должен мне после того, как я вытащил его из тюрьмы. Но главное, он догадывался, что я любил Милу, а она меня, и не хотел, чтобы мы лишний раз встречались. Он был умным и добрым человеком.
– А за что его посадили?
– Официально за налоговые преступления. Но это было в Казахстане: у него же имелся и казахский паспорт. Просто некие люди хотели отжать его бизнес. Даже нанятые мной дорогие адвокаты не смогли повлиять на приговор. Пришлось платить совсем уж невероятные для той страны суммы за пересмотр дела, за досрочное освобождение, ну и так далее.
– А после Милы… – начала Бережная, но Павел Андреевич не дал договорить.
– Все сгорело во мне, чувства ушли куда-то, – произнес он. – А увидел девочку в баре и вдруг показалось, будто всколыхнулось что-то во мне.
Взмахом руки он подозвал официанта. Тот подошел и наполнил оба бокала. Бутылка опустела.
– Еще вино будете заказывать? – спросил молодой человек.
Волохов посмотрел на Веру, и та кивнула.
– Такого же шабли, – попросил Павел Андреевич.
Он помолчал, а потом поднял бокал, посмотрел на Бережную и произнес негромко:
– За вас.
Осушив свой бокал, он, выбирая, чем закусить, спросил:
– Почему молчите?
– Думаю. Девушку вы привели сами, и это зафиксировали камеры. Но как она ушла, камеры не засекли. Она должна была спускаться на лифте или пешком по лестнице, а там тоже видеонаблюдение. Может, через крышу как-то?
– Почти нереально, для этого надо быть акробатом или воздушным гимнастом. Мои люди проверяли такую возможность, как и путь отхода через балконы расположенных снизу квартир. Для этого нужно специальное снаряжение: альпинистский трос, крюки, ботинки.
– Значит ей кто-то помог, уничтожив записи с камер, а потом открыл дверь и снова закрыл, и комплекты ключей остались на месте. Кстати, кто убирает вашу квартиру?
Волохов покачал головой.
– Квартиру мою убирает человек вне всяких подозрений. Это мой бывший классный руководитель, зовут ее Софья Григорьевна. В школе давно не работает, Лет десять, наверное, или пятнадцать уже, да и вообще она пенсионерка. Из школы ее выперли по идеологическим соображениям. Рассказывая на уроке о сталинских репрессиях, Софья Григорьевна сослалась на справку КГБ о количестве репрессированных. В справке, подготовленной по приказу Хрущева к ХХ съезду, говорилось о двух миллионах осужденных по политическим статьям и о шестистах тысячах приговоренных к расстрелу. Кто-то из учеников поделился этой информацией дома. Софье Григорьевне директор устроил разнос, потом ее подвергли обструкции другие учителя, потребовав от немолодой женщины просить прощения у всего педагогического коллектива за свой недостойный поступок. А когда она отказалась, сказали, что в таком случае она будет просить прощения у всего коллектива школы, включая учеников младших классов.