– Ох, сердце мое! – упал обратно на скамейку Деодор. – Мне уже никакого букета не хочется.
– Ничего, вторая попытка.
Унисса поставила новую доску и остановила руку ученицы, нырнувшую в мешок за листьями.
– Посмотри на него, – заговорила она, заставляя Эльгу выглянуть из-за марбетты. – Посмотри, что ты видишь.
Малиновые губы Деодора подпирали розово-сиреневые репейные щеки.
– Я…
– В чем его суть?
– Моя? – спросил Деодор.
Липовые листья на лбу с шелестом сложились в складки. Ягодный язык просунулся между зубов.
– Смотри, – сказала Унисса.
– Я не могу.
Пальцы мастера сомкнулись на шее Эльги.
– Смотри!
– Я не вижу! – прохрипела Эльга.
– Вы знаете… – подал голос Деодор.
– Пейте чай, – холодно произнесла Унисса.
– Я бы хотела, но я не вижу, – сказала Эльга.
– Не глазами смотри, сердцем, – сказала Унисса и добавила уже тише, отнимая пальцы: – Смотри, как будто на себя смотришь. Как на меня смотрела и сквозь меня. Подумай, почему у тебя получилось тогда.
Деодор поднял кружку из березовых листьев и выдул одуванчиково-мятный пар.
– Я молчу, я пью, – сказал он.
– Соберись, – сказала Унисса Эльге.
– Я… – Эльга заглянула в люпиновые глаза мастера. – Я попробую.
– Разумеется, ты попробуешь, – сказала Унисса. – А если букет не получится, господин Кеммих получит тебя в услужение на две недели.
– Что?!
Эльга с Деодором выкрикнули это одновременно.
Деодор вдобавок распрыскал чай, а Эльга ногой едва не сшибла марбетту. Унисса не дала марбетте упасть.
– Мне думается, это вполне мудрое решение, – сказала она. – Господин Кеммих, возьмете мою ученицу в служанки?
Ах, эти репейные щеки! Как они загорелись! Как вспыхнули глаза!
– Вы серьезно, госпожа мастер? – спросил Деодор.
– Исключительно серьезно, – подтвердила Унисса.
– А я…
Эльга увидела, как внутри гостя вспыхнул и разгорелся лиловый пожар. Ах, эта страсть! Ах, это желание! Барбарис? Южная слива?
Деодор в боевой готовности.
– А я смогу делать с ней что захочу?
Унисса оглянулась на Эльгу.
– Да, она будет полностью в вашем распоряжении.
– Мастер Мару…
Голос Униссы сделался холодным.
– Не хочешь в служанки? Делай букет.
Эльга почувствовала, будто лист встал в горле.
– Но если…
– Делай!
Эльга не удержалась и всхлипнула. Обещание мастера показалось ей ужасно несправедливым. Что такое один удачный букет, когда ты не знаешь даже, как он у тебя получился? Ничто, ерунда. Случайность.
– Не плачь, не плачь, мой цветочек, – заговорил, поднимаясь из-за стола, Деодор, – у тебя будет мало работы по дому.
– Сядьте! – лязгнула Унисса.
Деодор сел.
– Ты готова? – спросила Унисса у Эльги.
Ученица качнула головой.
– Тогда приступай.
– Мастер Мару…
– Руку – в сак!
Не Унисса, а жуть жуткая встала у зажмурившейся Эльги за спиной.
Листья сочувственно ткнулись в пальцы. Ш-ш-ш, мы тоже боимся. Мы тоже не совсем уверены. А если ош-ш-шибка?
В том-то и дело, пожаловалась им Эльга. Я не умею. Я не знаю. Я будто на ветру. А раньше как же? – удивились листья. Ты во сне, что ли, нас в букеты набивала? – добавил нахальный кленовый, царапнув плавником по запястью. Мастер сейчас взорвется.
Может, просто начнем? – шепнул чарник. А там посмотрим.
А ты-то сам готов? – спросила его Эльга, и чарник скакнул в пальцы.
Всегда, ответил он. Всегда.
С чарника Эльга и начала. Он подмигнул, складываясь, и лег первым пятнышком на доску. Герой! Но пятнышко лишь мгновение было одиноким – и вот уже к нему прижимаются, с шелестом набиваются в тесное соседство липовые листья, укладываются вокруг, вздергивая острые кончики-хоботки. А между ними скользят пухлые листья репейника, теряя под ногтем всю свою неказистую пухлость.
Деодор таращился и кусал мясо.
Дыхание Униссы касалось шеи, мочки уха, но Эльга не обращала внимания. Она работала, просеивая свое лиственное богатство и рассыпая его по букету.
Барбарис или южная слива закрылись? Пусть, пусть. Она обойдется. Она сможет. Она видела и увидит снова.
Лицо на доске потихоньку обретало форму, рельеф, обретало сходство, обретало сладость и медовый оттенок. Только…
Эльга остановилась.
– Что? – тихо спросила Унисса.
– Это не то, – прошептала Эльга.
– Делай то.
– Я… я не вижу. То есть вижу не то, не так, как надо.
– А что ты видишь в Деодоре?
– Ну, какой он.
– Какой он сладкий? – спросила Унисса. – А Рыцека ты видела каким? Какой он добрый? Как ты думаешь, оба этих впечатления правдивы? Это их внутренняя суть? Что для мастера по-настоящему важно?
– Госпожа мастер, – приподнялся Деодор, – не помогайте ей. Она должна сама.
– Она и так все делает сама, – сказала Унисса и выдохнула Эльге в ухо: – Не смотри от себя, смотри от них.
– А этот букет?
– Его еще можно исправить. – Унисса встала. – Соберись и делай.
– Да, мастер Мару, – сказала Эльга.
Она закрыла глаза.
Мне не нравится господин Деодор, призналась она себе. Но это неправильно. Да, это неправильно. Чувствуете? – спросила она у листьев в саке и закусила губу. Я набивала не Деодора. Я набивала, как он мне не нравится. А Рыцека… А Рыцека – как я его люблю. Я прятала в букетах себя.
Но если вещи и животные зависят от твоего взгляда на них, то люди… То с людьми, получается, так нельзя.
Ой, поняла Эльга. Выходит, я через мастера видела Шиввана, каким он был для себя. А он все время думал о Свие, отсюда и можжевельник, как промоина, и прочее. Мастер как-то высвободила это из него. А я смогу?
Эльга выглянула из-за марбетты.
Деодор скучал. О позе он уже позабыл и вальяжно развалился на лавке, сделавшись похожим на обленившегося кота. Голова его была повернута к окну – что-то там происходило интересное, не такое унылое, как сидение девочки за букетом. Золотилась липа, самодовольный репейник расцветал на макушке господина Кеммиха.