ГЛАВА 4
21 Найтала, год Бесструнной Арфы (1371 ЛД).
Когда Галаэрон вошёл в затенённый листьями Зал Благородной Охоты, Такари нагишом лежала в Поющем Ручье. Лицо её снова приобрело здоровый бронзовый оттенок, а глаза были ясными — впервые после ранения. За ней стоял постаревший лунный эльф. Одежды на нём тоже не было. Целитель сцепил руки в замок вокруг эльфийки, поддерживая над мерцающей поверхностью. В воздухе приятно пахло чистейшей водой и мхом, а пение серебряного фонтана весёлыми мелодиями разносилось по всему зданию. Эамонд сидел под небольшой струёй воды. Он тоже был обнажён, а его раны и синяки уже затягивались. Дайнод стоял у края фонтана, рассказывая двум начинающим жрецам, как погиб отряд.
Когда Галаэрон вошёл в рощу, один из слушателей поприветствовал его кивком. Дайнод повернулся к нему без тени смущения. Эльфы никогда не радовались неудачам собственных товарищей, и поэтому свободно обсуждали их. Ему не раз приходилось ловить направленные на него сочувствующие взгляды и слышать ободряющие слова, поэтому эта черта входила в число тех немногих, которые Нихмеду желал бы в эльфах изменить.
Взгляд Дайнода скользнул мимо Галаэрона к входу в помещение, где в ожидании стояли люди. Мелегонт смотрел на всё изучающим взглядом, а остальные выглядели несколько более поражёнными, чем обычно. Зная, что роща Солонора Теландира — одна из тех святынь, куда люди не смогли бы вторгнуться, Нихмеду знаком разрешил им пройти внутрь, а затем повернулся к Дайноду.
— Так люди получили прощение?
— Во всяком случае, они к этому ближе, нежели я, — ответил Галаэрон.
Дайнод со жрецами обменялись понимающими взглядами, и один из них произнёс слова сочувствия, к которым Галаэрон испытывал отвращение ещё со времён обучения в Академии Магии:
— Не стоит беспокоиться, мастер стражи гробниц Колбатин — суровый, но справедливый командир.
Дайнод закатил глаза и отвернулся, Галаэрон же ответил:
— Я бы поверил в это, если бы мы провели последние лет двадцать в холмах Серого Покрова, а не на Южной Границе Пустыни, — игнорируя удивление на лицах обоих жрецов, он встал на колено возле воды и обратился к Такари. — Как себя чувствуешь?
— Как мотылёк с дыркой от клыка в спине, — отозвалась она весёлым, хотя и несколько слабым голосом. — Чувствую слабость, но безумно счастлива, что жива.
— Я залечил рану, — сказал Плюфан Трушот — старый охотник поддерживавший её. Он перевернул разведчицу, чтобы продемонстрировать нарыв в том месте, где раньше был прокол. — Но я не могу избавить её от заражения.
— Возможно, это не инфекция, — вмешался Мелегонт, вставая на бортик рядом с Галаэроном. — Можно взглянуть?
Плюфан кивнул.
— В Поющем Ручье вам всегда рады.
К огромному изумлению Нихмеду, маг вошёл в воду, не сняв даже обуви. Дайнод и Эамонд тоже вскинули брови, но благородный охотник и два его помощника не подавали никаких признаков удивления. Во время ежемесячных церемоний в их пастве частенько встречались люди.
Галаэрон перевёл взгляд на Валу, чтобы посмотреть, не кажется ли ей такое поведение странным, но на её лице застыло выражение полного изумления, и понять о чём она думает, было невозможно. А вот её люди смотрели на Такари с таким животным вожделением, что эльф заволновался, правильно ли оценили реакцию людей на издевательства Старейшины Холмов. Это поставило его в тупик куда больше, чем поведение Мелегонта, ведь для людей разведчица была всего лишь случайно пострадавшей в битве эльфийкой. Учитывая обстоятельства, они вряд ли могли влюбиться в неё, так что эльфу было трудно понять, почему просто вид её обнажённого тела пробудил в них такую страсть.
Оставляя запачканной в дороге одеждой разводы тёмной грязи, Мелегонт прошёл к центру озера и остановился возле Такари. Он пощупал нарыв и посмотрел на Галаэрона.
— След от хвоста фаэримма, не так ли? — не дождавшись ответа, он продолжил, — Ты не заметил? Он что-нибудь впрыснул ей?
— По хвосту разок пульсация пробежала, — ответил Нихмеду. — А позже я заметил в глубине раны что-то маленькое и горячее.
Плюфан поднял глаза.
— Я испробовал все известные мне противоядия.
Мелегонт покачал головой.
— Фаэриммы впрыскивают не яд, — сказал он. — Они откладывают яйца.
— Яйца? — Такари так быстро развернулась, что выскользнула из рук Плюфана. — Что значит «яйца»?
— Только одно за раз, — ответил маг. Он посмотрел на благородного охотника. — Они так размножаются.
— Как личиночные осы? — лицо Такари приобрело болезненный бледно-жёлтый оттенок. — Тогда прикончите меня, сейчас же! Я не хочу, чтобы какая-то дрянь съела меня изнутри!
— До этого не дойдёт, — успокоил её Мелегонт и повернулся к благородному охотнику. — Извлеките яйцо и назначьте лечение, как при лихорадке. Отдохнёт дней десять и будет в полном порядке.
На лице эльфийки читалось сомнение.
— Тебе легко говорить…
— Да, легко, я из себя выковырнул шесть таких, и рядом не было целителя, чтобы облегчить лихорадку, — маг потрепал разведчицу по щеке, кивнул благородному охотнику и побрёл к берегу.
— Дайнод, проследи, чтобы она отдыхала, как ей велели, — Галаэрон посмотрел на Такари и добавил, — После лечения вернёшься к своим на год.
— Спасибо, — отозвалась та с грустью в глазах, — но я подожду до того момента, как Киньон…
— Нет, ты отправишься домой сразу же, как только позволит здоровье, — перебил Нихмеду. — Даже если он его не озвучил, решение Киньон уже принял. И я хочу, чтобы ты побывала дома, пока я могу отдать тебе такой приказ. Ты слишком долго не была в Высоком Лесу.
На глаза Такари навернулись слёзы.
— Я…
Галаэрон прервал её взмахом руки.
— Мы ещё поговорим, прежде чем ты отправишься в путь, — сказал он. — Когда поправишься, навести меня.
Эльфийка кивнула и опустилась в руки Плюфана.
— До скорой встречи.
— До скорой встречи.
Галаэрон попросил жрецов поблагодарить за него благородного охотника, передал им для их богини золотого льва и принялся ждать, пока Мелегонт выберется из воды. Человек потёр пальцы друг о друга, делая пассы простенького заклятия, чтобы высушиться, но ничего не произошло. Он нахмурился и попробовал снова.
Одежда оставалась мокрой.
— Позволь мне, — предложил Галаэрон, весьма удивлённый неудачей мага. Мифал блокировал все заклятия, способные нанести вред Эвереске, если их читали не эльфы. Но едва ли заклятие просушки можно было назвать разрушительным. Да и Мелегонт бы ощутил на себе неприятное воздействие, если бы намеревался нанести какой-либо вред своим колдовством. Вместо этого чары просто не сработали.