Пианино из Иерусалима - читать онлайн книгу. Автор: Анна Малышева cтр.№ 43

– Извините, если я некстати, – решилась вновь заговорить Александра, не дождавшись продолжения. – Но у меня к вам важное поручение от одного человека. Ракель Хофман писала вашей жене, потом лично вам. Ей пока никто не ответил, а она ждет… Она уже очень давно ждет ответа на свои вопросы. Вы прочитали ее письмо?

На фоне окна мелькнула рука – Генрих показал куда-то в угол. Александра увидела там письменный стол, заваленный книгами.

– Прочитал. – Теперь голос стал странно мягким, бесплотным, словно исходил из ватного горла. – Она хочет знать то, чего я не знаю.

– Я не читала ни одного из ее писем, но знаю, что именно ее волнует. – Александра обрадовалась уже тому, что завязался диалог. – Много лет назад с ее старшей сестрой произошла трагедия. Вы… знаете, о ком я говорю?

Мужчина в кресле не шелохнулся. Александра украдкой перевела дух. «По крайней мере, он меня не выгоняет!»

– Пропала и погибла ее старшая сестра, Анна Хофман. Девочки жили у дяди. Дядю в ночь исчезновения Анны зверски убили, зарубили топором. Он был ограблен. Спустя примерно год тело Анны нашли в нескольких километрах от мошава, в канаве, на краю поля. Ее нашли случайно – зимние ливни размыли могилу.

Снова поднялась рука – сухая, тонкая, как омертвевшая ветка:

– Зачем вы мне все это говорите?

– Вы знали Анну. – Александра произнесла эти слова с утвердительной интонацией. – Вы нарисовали ее портрет.

Рука гневно взмахнула, зачеркивая что-то в воздухе:

– Я никогда не рисовал ничьих портретов!

– Но на той вашей картине, которую я отвезла в Израиль, изображена Анна, – возразила художница. – Сестра сразу ее узнала, хотя лица там и не видно.

– Это не портрет, а просто интерьер с человеческой фигурой. – Ватный голос стал заметно глуше, словно его обладателю не хватало воздуха. – Мне лучше знать.

– Девушка на картине одета в платье Анны, у нее прическа, как у Анны, она занимается музыкой в комнате, где занималась музыкой Анна, – настаивала Александра. – Сестра сразу ее узнала. А ваша жена сказала, что родилась в этом мошаве, в Вифлееме Галилейском. И сказала, что не была в Израиле пятьдесят семь лет. Именно пятьдесят семь лет назад пропала Анна.

– Вы кто и откуда? – Седой затылок скрылся за спинкой кресла. – Илана сказала, что наняла вас, чтобы отвезти туда картину. К чему эти вопросы? У вас что, личный интерес?

– Никакого личного интереса у меня нет, – ответила Александра. – Но я хочу помочь Ракель.

– Это очень благородно, но я совершенно ничего не могу сделать. – Груда пледов, которыми был укрыт Генрих, порывисто зашевелилась, словно он пытался закопаться в них поглубже. Неудивительно – воздух в комнате был настолько сырым и промозглым, что Александра за несколько минут совершенно замерзла.

– Илана сказала, что она сама почти не знала Анну, а вот вы ее знали, – переведя дух, продолжала художница, растирая заледеневшие пальцы. – Ведь знали? И бывали в доме ее учительницы, в той комнате, где шли занятия! Иначе, как бы вы так точно нарисовали интерьер? Ракель моментально узнала комнату.

– Какая хорошая память у Ракель. – В тусклом голосе прозвучала недобрая ирония. – Ей ведь было в том году всего десять лет!

– Откуда вам это известно? – Александра вскочила со стула. – И вы мне будете говорить, что не знали сестер Хофман?

– Не знал и знать не хочу! – с явной злобой бросил Генрих. – В той комнате я бывал несколько раз, не отрицаю. И видел какую-то девушку, она занималась музыкой. Я все нарисовал по памяти, вам понятно? Мы с Анной Хофман никогда не общались.

– А у вас тоже отличная память, – не удержалась Александра. – Настоящая зрительная память художника. Запомнить такие детали! Книги, фотографии на стенах, даже альбом с нотами на пюпитре… И все же память вас крупно подвела.

Кресло заскрипело – сидевший в нем мужчина резко задвигался. Его голова вновь возникла над спинкой, на миг Александра увидела его профиль – четкий, несмотря на возраст.

– Это вы о чем? – поинтересовался Генрих. Он говорил с показным пренебрежением, но художница различила за этой ширмой глубоко спрятанную тревогу.

– Вы ошиблись в очень важной детали, – продолжала Александра.

Несмотря на запрет подходить к креслу, она сделала несколько шагов по направлению к окну. Оконные створки – старые, деревянные, испещренные мелкими трещинами, не задерживали ни холода, ни сырости. В темном мезонине не было и следа усыпляющего комфорта персиковой гостиной Иланы. Казалось, эти две комнаты находятся в разных мирах, а не на разных этажах одного дома.

– Если бы вы рисовали по памяти эту комнату, то, наверное, в окне был бы виден этот двор? – осведомилась Александра. – Как же получилось, что на вашей картине в окне совсем другой вид, не тот, который был в действительности? Это вид из окна другого дома.

Генрих Магр засмеялся. Смех быстро перешел в кашель, и, сгорбившись, он долго содрогался в спазмах, уйдя в свои пледы почти с головой.

– Это что… преступление? – спросил он, отдышавшись. – Вы меня как будто в чем-то обвиняете!

– Я просто спрашиваю… А вы уходите от ответов.

– По-моему, я совершенно ясно отвечаю на ваши вопросы. – Генрих снова закашлялся. – Сестер я не знал, о той старой истории понятия не имею, и писать мне письма ни к чему. Картина – плод моей фантазии. Как художник, я имею право на долю вымысла? Вы сами, кажется, художница? Значит, должны понимать, что такое творческий вымысел.

Александра сделала еще один шаг по направлению к креслу:

– Я давно уже ничего не пишу, только реставрирую. Так что с фантазией у меня туговато. Но пейзаж в окне – не вымысел. Вы совместили в одной картине два разных, реально существующих места. Ракель хотела бы знать почему.

– Вы разговариваете со мной без всякого уважения. – Теперь Генрих Магр почти шептал. – Как с преступником. На каком основании? Когда-то я нарисовал очень плохую картину. Вы поднимаете вокруг нее столько шума, сколько не было вокруг моих самых лучших работ. Я когда-то был довольно популярен! Кое-что вы можете видеть здесь…

Из груды пледов снова высвободилась костлявая рука. Генрих с явным трудом сомкнул искривленные пальцы на палке с массивным набалдашником в виде собачьей головы. Поднял палку, указал ею поочередно вправо и влево от себя:

– Вот, взгляните. Это и есть мои картины. А то, что вы отвезли в Израиль, – юношеская ошибка.

– Извините меня, если я сказала что-то неуместное. – Александра старалась говорить спокойно. – Но речь идет не о достоинствах вашей картины, а о том, что на ней изображено. Девушка была убита. Ей было всего пятнадцать лет. Вы могли бы что-то рассказать о ней, но не хотите.

– Мне просто нечего сказать. – Палка со стуком опустилась на пол. Вырезанная из черного дерева собачья голова скалила на Александру зубы.