Доктор, который одурачил весь мир. Наука, обман и война с вакцинами - читать онлайн книгу. Автор: Брайан Дир cтр.№ 82

Я сел на поезд до Мерсисайда, города на северо-западе Англии, чтобы навестить мать еще одного из двенадцати детей. По понятной причине я буду называть ее Мисс номер Три. Но ее сын, Ребенок номер Три, указанный под этим номером в таблицах 1 и 2, на самом деле был первым, кого привезли в Хэмпстед для участия в исследовании.

Его направили в Royal Free, как и почти всех остальных, через женщину в алом из Newsnight. Единственной проблемой с желудочно-кишечным трактом у Ребенка номер Три был сильный запор. Его анализы крови оказались в норме, никакого воспаления, патоморфологи не увидели колита в его биопсии. Тем не менее в ходе илеоколоноскопии Мисс номер Три заметила набухшие лимфоидные фолликулы («пятна», как она их назвала). Затем, три месяца спустя, записи о мальчике были изменены, ему в экспериментальном порядке прописали лекарства и занесли в журнал с пометкой «синдром».

Мой визит был третьим за немногим более десяти лет. От Лондона до Ливерпуля 320 километров, далее 20 минут езды на автобусе через пригород прямо до арендованного двухэтажного дома с террасой и золотым почтовым ящиком, номером и молотком, как и дверь любого другого дома на улице. Вот двор был единственный в своем роде: прямоугольник подстриженной травы, переходящий в забор. Кустов нет. Клумбы нет. Ничего нет.

Мисс номер Три была худой тихой женщиной, к этому времени ей исполнилось 58 лет. Ребенок номер Три оказался ее вторым сыном (у него были еще два брата и сестра), которого к настоящему времени ребенком было и не назвать. Ему исполнилось 29 лет, он стоял на пороге среднего возраста и давно перестал жить дома. Парень был красив. Черные волосы, голубые глаза. Если бы его лицо улыбалось вам из профиля в приложении для знакомств, вы бы подумали, что он будет нарасхват. У него было то, что я называю «ливерпульским взглядом», который, как мне казалось, я видел у покойного Джона Леннона. Мне казалось, что такой взгляд говорит о какой-то загадочной мудрости, которую можно найти лишь на улицах этого города.

Но у парня не было профиля в приложении. Не было свиданий.

– Он мог бы покрывать поцелуями лицо в течение одной минуты, а на следующие полчаса радикально измениться, – говорит его мать, когда мы сидим в гостиной. – Иногда мне страшно. Я запираю двери в сад, потому что знаю, как сильно он может ударить.

Его рассказ тоже был далек от романтики. На втором году жизни мальчик потерял дар речи: в то же время он начал есть ковры и навязчиво щелкать пальцами перед глазами. Теперь его основной словарный запас состоял из «да» или «дай мне». И он знал, но не использовал жест, означающий «нет» или «не могу»: когда его мать скрещивала и разжимала руки, как рефери, не засчитывающий гол.

– Если он хочет, чтобы кто-то ушел, он просто откроет входную дверь, – объяснила Мисс номер Три во время второго моего визита. – Если он хочет попить чай, даст мне чашку или положит в нее четыре чайных пакетика и попытается приготовить чай сам… Но дело в том, что он не знает, когда остановиться. Когда чашка заполнится, он просто продолжит наливать, так что становится слишком опасно.

Он был опасен как для себя, так и для окружающих. Это означало, что к моему последнему визиту он больше не возвращался домой. Скорее всего, жил среди незнакомцев в одном из захудалых домов ухода, где он разбил оконное стекло, порезал себе запястье и сломал нос одному из сотрудников. Даже на коктейле из трех антипсихотиков он был столь же непредсказуем, как и любой пожизненно заключенный: вот он слушает свою музыку на солнышке, а вот уже наносит кому-то увечья.

– Что делает его счастливым, так это то ванна, – говорит мне его мать. – Он принял около двенадцати ванн за шесть часов.

Это не было синдромом Аспергера. Пропасть его одиночества была слишком велика. Его нельзя было сравнивать с «защитниками» (например, со значками «Я немного аутист») или с геями, или с частично коренными американцами. Это было именно то, что некоторые родители называли, к личному горю, полным «крушением поезда», аутизмом.

Но могла ли вакцина объяснить его заболевание? Его мать в этом не сомневалась. В течение последней четверти века она рассказывала одно и то же: в возрасте 14 месяцев он получил вакцину MMR, сразу после прививки у него пошло носовое кровотечение, затем в течение 48 часов у него поднялась температура и появилась сыпь, напоминающая корь. Симптомы сохранялись в течение недели. После этого он начал раскачиваться взад-вперед на своей кроватке, потерял речь и стал агрессивным.

Невролог, осматривавший Ребенка номер Три в пять лет, и поставивший ему диагноз «сочетание серьезных трудностей в обучении и аутичного поведения», сказал, что мать ошибалась.

Это мнение согласуется с преобладающим. В педиатрии развития говорится, что первые симптомы аутизма обычно проявляются или распознаются где-то на втором году жизни. Между тем, ученые утверждали, что вирусам в прививке требуется несколько дней, чтобы размножиться, поэтому биологически неправдоподобно, чтобы корь, эпидемический паротит или краснуха оказали моментальное воздействие, о котором говорила мать.

Эпидемиологи также попытались поставить под сомнение родительские «рассказы», подобные этому. Проводя исследование за исследованием, ученые разных стран не сообщали ни о чем, что могло бы подтвердить заявление Уэйкфилда о том, что MMR является причиной аутизма, проиллюстрированное в его отчете фальсифицированной диаграммой. В докладах из Финляндии и Дании были рассмотрены истории болезни более чем полумиллиона детей. Любая взаимосвязь была отвергнута. Проект из Иокогамы, Япония, обнаружил, что во время приостановки введения вакцины MMR количество поставленных диагнозов «аутизм» продолжило расти.

По мере проведения кампании Уэйкфилда доказательства накапливались. «Родители против науки», – так писали СМИ. Команда из Монреаля, Канада, обнаружила, что диагнозов распространенного расстройства развития становится «значительно больше», когда уровень вакцинации MMR «существенно снижается». А врачи в Кракове, Польша, отслеживающие развитие и интеллект, не сообщили о различиях в показателях у привитых и непривитых детей.

Но исследования большого массива данных дают результаты для популяции. Не для отдельных детей, не для Ребенка номер Три. Может быть, побочный эффект настолько редкий, что ускользнул из поля зрения эпидемиологии. Может ли этот мальчик, теперь уже мужчина, иметь биологическую особенность или уязвимость к вакцине? Каждое эффективное лекарство кому-то вредит. И рассказ его матери о лихорадке вскоре после прививки был похож на самое частое воспоминание родителей о реакции их детей на тройную вакцину.

«В ту ночь он был так капризен и у него была такая высокая температура, что ему дали тайленол… На следующий день, когда он проснулся, он не мог двигаться и не мог ползать. Он просто продолжал бить себя по лицу и ушам».

«Через два дня у него поднялась температура до 40 градусов. На тот момент он был типичным ребенком: смеялся, шумел, пытался переворачиваться. После прививки мы наблюдали, как он тает на наших глазах».