Кэтрин хотелось провалиться сквозь землю. У нее были чувства, верно, но не к нему.
— Да, — проговорила она, — я почитаю вашу милость не только как своего соверена, которого обязана любить, но и как человека. Вы были так добры ко мне и к моим родным.
— Надеюсь, вы не смотрите на меня исключительно как на источник милостей? — поддразнил ее он.
— Конечно нет! Мне бы не хотелось, чтобы вы сочли меня корыстной, только благодарной.
Был ли у нее выбор? Если она откажет ему, то утратит его расположение — и пусть, но не пострадает ли ее семья? Насколько мстителен король? Этого Кэтрин не знала, пока еще не настолько изучила его. Но она любила Тома и другого мужа для себя не желала. Ее восхищала даже его непредсказуемость. Ответить «да» своему соверену — это не выход, решила Кэтрин.
Король выжидательно смотрел на нее:
— Вы колеблетесь? Я предлагаю вам весь мир.
— Сир, я очень хорошо понимаю это, — пролепетала она, — вы застали меня врасплох…
— Я люблю вас, миледи, — сказал король, с трудом поднялся на ноги и, склонившись, нежно поцеловал ее в губы. — Я бы встал перед вами на колени, если бы мог. Молю, осчастливьте меня.
— Милость вашего величества значит для меня все, — сказала Кэтрин, чувствуя себя загнанной в угол. — Вы дадите мне немного времени подумать и помолиться?
Его милость с разочарованным видом сел на свое место и сказал:
— Разумеется, но не заставляйте меня ждать долго.
Кэтрин не посмела сказать дяде Уильяму или написать Уиллу: знала, что они ей ответят. Она искала указаний в молитве, одновременно говоря себе, что это ни к чему, так как решение уже принято. Кэтрин не хотела выходить замуж за старого больного человека, у которого уже было пять жен, каким бы добрым и внимательным он ни казался. Она не хотела зависеть от капризов его переменчивой натуры или оказаться в центре двора, раздираемого опасными интригами. Не хотела ложиться в постель с мужчиной, больные ноги которого временами издавали отвратительный запах, или задыхаться под ним, будучи придавленной его гигантской тушей. Том пробудил в ней чувства, о существовании которых Кэтрин не догадывалась, и она не могла отказать себе в их удовлетворении. Король никогда, ни за что не сможет доставить ей такого удовольствия, а от одной мысли, что она ложится в постель с Томом, у Кэтрин возникала слабость в коленях. Кэтрин не могла отказаться от него.
И все же… Ни высочайший статус, ни прекраснейшие дворцы, ни великолепнейшие наряды и украшения, ни власть и богатства, которые достанутся ее семье, не могли стать противовесом любви к Тому. Душу Кэтрин тревожило кое-что еще, как призыв к оружию. Мстительный призрак епископа Гардинера не давал ей покоя во сне, преследовал наяву. Разве Анна Болейн не оказывала влияния на короля, склоняя его к реформам? Ведь правда, что во времена Анны ни одного человека не сожгли на костре за ересь? Неужели это Бог призывал ее, Кэтрин, привести короля на путь добродетели?
Однако, преклонив колени на молитвенном поставце в своей спальне в доме на Чартерхаус-сквер, она молила Его не возлагать это тяжкое бремя на ее слабые плечи. Почему ей выпало быть избранной? Почему не кому-нибудь другому? Неужели Он действительно ожидал, что она принесет эту великую жертву и оставит Тома во спасение истинной религии? Нет! Пусть еще раз подумает.
Каждый день по много часов Кэтрин молилась, борясь со своей совестью. Каждый раз, решив отказаться от предложения короля, она впадала в сомнения, размышляя: а если на то воля Господня, чтобы она стала королевой? Как ей устоять! Всеми силами Кэтрин старалась оградить себя от этой мысли. И тем не менее Он не отступал перед ее возражениями и каждый раз приводил обратно на путь, который избрал для нее; по крайней мере так казалось. Стоило Кэтрин сказать себе, что она не может этого сделать, Он милостиво указывал ей, что ей это по плечу. Наконец она смирилась с тем, что Он просит ее отречься от своих желаний и исполнить Его волю. В своем сердце Кэтрин знала, что в ее власти повлиять на короля ради Христа. Если она добьется этого, то сможет привести тысячи душ к спасению. Как можно было поставить свои личные чувства выше такой великой цели?
И тем не менее, если она совершит то, о чем и подумать нельзя, — бросит Тома и встанет на этот путь, — то подвергнет себя опасности, — сомнений у нее не было. Гардинер вынюхивал в каждом углу, ища еретиков при дворе. Что будет, если ее тайные убеждения раскроют, невозможно представить. И все же, и все же…
Внутренняя тревога ее была так велика, что она не могла спать и ела совсем мало. Время шло, Кэтрин понимала, что король не будет ждать вечно. Он написал ей, прислал еще одно неудачное стихотворение своей «прекрасной нимфе», просил оставить сомнения и соединиться с ним. Скоро нужно будет на что-то решаться.
Свою английскую Библию Кэтрин держала запертой в шкафу вместе с Новым Заветом Джона и крестильной пеленой королевы Екатерины. У нее была привычка раскрывать наугад Библию и, не глядя, вести пальцем по странице в поисках указания от Бога. Часто, прочитав стих, на котором остановилась ее рука, она находила вдохновение, утешение или руководство к действию. Сегодня, прочтя письмо короля, Кэтрин взяла Библию, надеясь разрешить свою дилемму.
Смежив веки, она открыла книгу и ткнула пальцем в страницу. Потом распахнула ресницы и посмотрела.
Библия открылась на Книге Эсфири, еврейской царицы, жены персидского царя Агасфера, храброй женщины, спасшей свой народ от преследований злого царского министра Амана. Палец Кэтрин замер на словах: «Кто знает, не для такого ли времени ты и достигла достоинства царского?»
Это был знак, которого она искала. Яснее не скажешь.
С тяжелым сердцем и слезами на глазах Кэтрин села за письмо Тому. Казалось, она выводит судьбоносные слова прощания собственной кровью. Подпись не поставила из страха, что ее послание будет перехвачено по пути в Брюссель. Но Том поймет, от кого оно, и она молилась, чтобы он понял и простил ее.
Кэтрин написала Анне о своем решении: никому другому она не могла довериться, — и умоляла сестру приехать в Лондон и остаться с ней, так как была близка к нервному срыву и нуждалась в моральной поддержке. Она уже чувствовала себя отделенной от других людей и обязанной изображать из себя королеву. Анна бросила все, оставила детей со свекровью и примчалась на Чартерхаус-сквер, где, раскинув руки, бросилась к сестре, обняла и выразила свою бесконечную радость за нее.
После этого Кэтрин собралась с духом, чтобы сделать неизбежный шаг — сообщить королю, что она выйдет за него замуж. Она слышала, что двор готовится к переезду в Гринвич, и решила увидеться с его величеством там. Набравшись храбрости, Кэтрин написала ему и попросила разрешения приехать. Ответ пришел тем же утром: не согласится ли она поужинать с ним?
Кэтрин надела черное бархатное платье, жемчуг и французский капор из белого атласа. Костюм получился довольно скромный на фоне обычной придворной роскоши, но выглядел элегантно.