— Что, все так плохо? — испугался вошедший и
сделал шаг ближе к картине.
Старыгин мигом втиснул свое крупное тело между ним и
картиной, так чтобы ничего нельзя было рассмотреть.
— Пока не говорите журналистом ничего
определенного, — твердо сказал он, — размеры повреждения уточняются.
Выпроводив опасного гостя за дверь, он велел Агнессе
Игоревне взять себя в руки и немедленно обращаться к самому высокому
начальству.
— Да, Анечка, теперь это уже не нашего ума дело, —
подал голос Иван Филаретович.
В ожидании начальства Старыгин не терял времени даром. Через
несколько минут он повернулся к искусствоведам и сообщил:
— Явно какой-то мифологический сюжет. Точнее скажу
позже.
— Но холст…
— Холст семнадцатого века, — подтвердил Старыгин
ее недоговоренную мысль. — Поэтому сначала и не обратили внимания…
— Боже мой! — Агнесса Игоревна снова побледнела и
опустилась на стул. — Что же это.., как же.., что же теперь будет…
— Что будет — трудно сказать, — отозвался
реставратор. — Я не Нострадамус. А вот что было можно предположить: кто-то
взял холст соответствующего времени и подходящего размера и выполнил на этом
холсте приличную копию «Дозора».
На некоторое время в комнате воцарилась тишина.
— «Прощание Гектора и Андромахи», — сообщил
Старыгин через короткое время. — Если, конечно, я не ошибаюсь…
— Не ошибаетесь, голубчик, — подтвердил Иван
Филаретович, который до сих пор безмолвно стоял за спиной реставратора, —
Херман ван Свеневельт, современник Рембрандта. А вот где она хранится, то есть
хранилась — не скажу, запамятовал.., склероз, знаете ли!
— Не кокетничайте, Иван Филаретович! — усмехнулась
Агнесса Игоревна. — Не можете же вы помнить все обо всех голландцах
семнадцатого века!
— Раньше помнил! — горестно вздохнул старичок.
— Не беда! — Старыгин отошел к столу с
компьютером. — На что существует Интернет?
Он включил компьютер, дождался загрузки системы и пощелкал
«мышкой».
— Не верю во все эти новомодные штучки! проворчал
старый искусствовед. — Специалист должен полагаться на собственные глаза и
руки.., и на собственную память!
— Тем не менее иногда это бывает очень полезно! —
Старыгин повернулся и сообщил:
— По данным Интернета, картина Хермана ван Свеневельта
«Прощание Гектора с Андромахой» принадлежала к собранию замка Шварценфельд в
Чехии…
— Тамошнего хранителя я знаю! — взволнованно
проговорила Агнесса Игоревна. — Мирослав Пешта.., надо созвониться с ним…
— Постойте, — прервал ее Старыгин. — Я же
сказал, что картина принадлежала к собранию замка, принадлежала до июня
прошлого года, когда она была среди ряда других произведений искусства продана
с аукциона…
— Продана! — разочарованно протянула дама.
— Ну да, ряд полотен не самого первого ряда продали с
аукциона. Приобрел «Гектора и Андромаху», а также три другие работы голландцев
семнадцатого века, некий коллекционер русского происхождения, проживающий в Карловых
Барах…
Совещание высокого начальства состоялось здесь же, возле
картины. Из простых смертных допущены к нему были Агнесса Игоревна и Старыгин,
а также бывший сотрудник Иван Филаретович Крестовоздвиженский, которого в
суматохе просто не заметили — так тихо он себя вел. Собственно, суть совещания
сводилось к тому, что все случившееся — ужас, кошмар и полная катастрофа. Самое
главное, никто не знал, где была подменена картина, одно известно точно до
этого года ее никогда не вывозили из Амстердама, только перевешивали несколько
раз. Сначала картина, которая называлась тогда по-другому, висела в здании
Стрелковой корпорации Амстердама и потемнела там от копоти и даже от
прикосновения не слишком чистой одежды многочисленных посетителей, которые
курили трубки, жгли коптящие сальные свечи и задевали ее нечищеными латами и
мушкетами. От такого безобразного обращения картина поменяла цвет, и потомки
посчитали, что рота почетного караула выступает в поход глубокой ночью, что,
безусловно, несколько странно и не вписывается в образ жизни богатых
амстердамских бюргеров.
А когда в 1715 году картину решили перенести в здание ратуши
Амстердама, с ней и вовсе поступили варварски. Стена, где должен был висеть
«Ночной дозор», оказалась слишком мала, так что практичные голландцы не
придумали ничего лучше, как обрезать картину со всех сторон, да так сильно, что
с правой стороны отсекли солидный кусок барабанщика, а с левой вообще исчезли
два особенно невезучих персонажа. На этом варвары не остановились и продолжили
свое черное дело, обкромсав холст сверху, так что с картины исчез кусок арки, а
также урезав снизу полосу сантиметров в двадцать, здорово исказили в пропорции.
Просто удивительно, каким образом огромная картина
(приблизительно три с половиной на четыре с половиной метра), висевшая на виду,
не стала добычей завоевателей, ибо времена в Европе были беспокойные — войны,
бунты, беспорядки.
Впрочем, был один случай, когда «Ночной дозор» едва не
вывезли из Голландии.
Во времена Великой Французской революции в 1791 году в Лувре
открылся первый публичный музей. Идея принадлежала еще Вольтеру и Дидро — музей
должен был стать наглядной «энциклопедией культуры», своеобразным аналогом
созданной французскими просветителями «Энциклопедии». Так что Робеспьер и его
соратники воплотили мечту классиков в жизнь.
Сначала они свозили в музей картины и скульптуры,
реквизированные у местных «врагов народа» — французского короля и аристократов,
но когда французская армия вторглась в Европу, Конвент подписал указ о том,
чтобы забирать предметы искусства в странах, захваченных революционной
Францией.
Однако искусство, принадлежащее народу, то есть
муниципальную собственность, эмиссары Робеспьера не трогали. Таким образом и
уцелел «Ночной дозор», который висел в ратуше, то есть принадлежал гражданам
города Амстердама.
Однако после того, как картину перенесли в Амстердамский
государственный музей, или Рийксмузеум, к ней относились бережно, лелеяли и
гордились ею.
* * *
Перед тем как отправить бесценное произведение в тур по
городам Европы, страховая компания произвела тщательную экспертизу и
застраховала «Ночной дозор» на баснословную сумму в тридцать миллионов евро.
Так что можно с уверенностью считать, что до отъезда с картиной было все в
порядке.
Сейчас дирекция Эрмитажа срочно связалась со страховой
компанией. Широкому кругу людей пока решили не объявлять о несчастье. Как
только информация просочится в прессу, сразу же Эрмитаж начнут осаждать
случайные и просто любопытные люди.
Старыгин отправился писать официальное заключение о
подделке, нужно было заполнить множество бумаг, а по дороге решил побеседовать
с Лидией Александровной, той самой героической сотрудницей, которая дежурила в
тот день в Николаевском зале и сумела остановить неизвестную женщину.