– Альберт, где они?
– Я не знаю. – Он подошел к берегу и посмотрел сначала в одну сторону, потом в другую. – Должно быть, их что-то спугнуло.
– Или кто-то забрал.
– Вместе с каноэ? Не думаю. Они на реке.
– В какую сторону они поплыли?
Альберт осмотрел место, где мы раскладывали одеяла прошлой ночью, и принялся ходить между деревьями. Я понятия не имел, что он делает.
– Вот, – наконец сказал он, опустившись на колени в траве.
На земле лежали две палочки, составляя угол, вершина которого указывала на восток. Оставлять такие знаки нас научил мистер Сейферт.
– Они ушли вниз по течению. – сказал Альберт.
Мы пошли вдоль Гилеада, пробираясь через деревья и кусты, с коробками в руках. Мы прошли полмили, когда я услышал Эмми. Мы нашли их с Мозом в том месте, где в реку впадал маленький ручей.
– Что случилось? – спросил я.
«Дети рыбачили», – показал Моз.
– Они шли по другому берегу, – сказала Эмми, – но не видели нас. Моз подумал, что нам лучше уйти.
Мы надели новые носки и ботинки. Я встал спиной к остальным и быстро перепрятал пятидолларовые купюры из старого ботинка в новый правый. Когда я встал, мне показалось, что я надел облака, по которым ходили ангелы. У меня никогда не было такой удобной обуви.
Мы снова спустились на реку и остаток утра старались отдалиться как можно дальше от Линкольнской школой. Я наблюдал, как Эмми со скучающим видом водит пальцами по воде, и мне в голову пришла идея. Я взял швейный набор, который дала та добрая женщина, и маленькими ножницами отрезал от своей рубашки три черных пуговицы, потом пришил их треугольником к подошве одного из своих старых носков. Из наволочки я достал красную ленточку, которой были перевязаны какие-то документы, вырезал из нее овал и пришил его к пятке носка. Плотно набил этот носок вторым. В итоге у меня получилась перчаточная кукла с пуговицами на месте глаз и носа и ртом из красной ленты. Получилось неаккуратно, но, учитывая обстоятельства, неплохо.
Я надел куклу на руку и сказал тоненьким кукольным голоском:
– Эмми.
Она повернулась ко мне и, увидев мое маленькое творение, просияла от восторга. Я вручил куклу ей, и она надела ее на руку и озвучила по-своему, похоже на лягушку. Она назвала куклу Пухлей из-за большой, набитой носком головы и весь день разговаривала с ним и с нами, и время пролетело быстро.
После полудня мы увидели церковный шпиль и водонапорную башню над деревьями вдоль железнодорожных путей в четверти мили к югу от Гилеада. Альберт взял из наволочки деньги и отправился купить еды на обед и ужин, а может и на завтрак следующего дня.
Эмми сидела на траве на краю распаханного поля и изображала, что Пухля – голодный лев, преследующий Моза и меня.
– Эмми, ты помнишь прошлую ночь? – ненавязчиво спросил я.
– А что такое? – сказала она рассеянно, поправляя Пухлю на руке.
– Помнишь, как заговорила со мной посреди ночи?
– Нет.
Она прорычала и ткнула Пухлей в Моза, который отшатнулся с подобающим ужасом.
– Не помнишь, как дала мне кое-что?
– Не-а.
Она покачала головой и сосредоточилась на нападении на Моза. Я решил пока не давить дальше.
Недавно мы проплывали мимо сельского дома, и я видел на заднем дворе развешенное для просушки белье. Я достал из наволочки три доллара, сказал Мозу с Эмми, что скоро вернусь, и пошел вверх по реке.
Не доходя до дома, я присел на корточки среди деревьев вдоль берега. Рядом с домом стоял старый сарай с облупившейся краской. Оголенные участки стен были серыми, а доски выглядели мягкими и гнилыми. Строение немного кренилось набок, как уставший старик. Домик был маленьким и не в лучшем состоянии, чем сарай. Рядом стоял курятник с курами и цыплятами, которые клевали что-то на земле и иногда друг друга. На веревке за домом висели рабочие комбинезоны, трусы и рубашки, некоторые большие, а некоторые не очень, наверное одежда взрослого мужчины и его сына. Она-то и привлекла мое внимание, когда мы плыли по реке.
Я немного осмотрелся и, не заметив признаков жизни, наконец осторожно вошел во двор. Рубашки были старые, много раз залатанные и зашитые. Я аккуратно снял две большие и одну маленькую. Стягивая с веревки последнюю рубашку, я заметил перед собой маленькую девочку, появившуюся словно по волшебству. Она была ненамного старше Эмми, со светлыми косичками и большими голубыми глазами. Выглядела она не сытее детей из Линкольнской школы. Она была босиком в маленьком платье-рубашке.
– Здравствуй, – сказал я.
– Это папины рубашки, – сказала она. – И Генри.
– Генри твой брат? – спросил я.
Она кивнула.
– Где они?
– Работают у мистера Макадамса.
– Он живет тут поблизости?
– У него большая ферма за Кроуфордом. Раньше у папы там было хозяйство, но банк забрал нашу землю.
– А где твоя мама?
– Работает в городе. Гладит и убирает у миссис Дровер.
– Как тебя зовут?
– Эбигейл. А тебя?
– Бак, – сказал я.
– Ты их украдешь? – спросила она.
– Вовсе нет, Эбигейл. Я их куплю.
Я достал доллары, которые взял из наволочки, и при помощи прищепки прикрепил их на веревку, слишком высоко для Эбигейл.
– Ты богач? – спросила она.
– Просто везучий. Было очень приятно познакомиться с тобой, Эбигейл, но мне пора.
– Обратно к железной дороге?
– Может быть. А что?
– Потому что оттуда приходят все, кто ищет еду, работу или место переночевать. Ма говорит, важно помогать чем можем. Хотя у них никогда нет денег.
– Верно, – сказал я. – Обратно к железной дороге. Посмотрю, получится ли сесть на поезд до Сиу-Фоллз.
– Поезда не останавливаются в Кроуфорде.
– Может, мне придется пройтись до следующего города, где они останавливаются.
– До Линкольна, – сказала она.
– Значит, до Линкольна. До свидания, Эбигейл.
Я ушел, но не обратно к реке. Я шагал по пыльной дорожке перед домом до того места, где она соединялась с местной дорогой, пересек ее и остановился у железнодорожных путей. Я стоял на полотне из щебенки, вдыхая запах креозота от шпал, и смотрел на дом. Он был старый и обшарпанный, как рубашки, которые я забрал, но я понимал, каким уютным он мог казаться тому, кто был даже беднее семейства Эбигейл и шел по путям в поисках приятного и тихого места.
Некоторое время я шел в сторону города, потом срезал дорогу обратно к реке через поле. Альберт уже вернулся и набросился на меня.