В этом свете, разве так уж плохо оказаться чудовищем?
— То, что он делал раньше, еще можно понять, — указала Александра. — Хотя я бы назвала это эмоциональной стерилизацией: мне запрещалось быть собой, потому что это вроде как плохо. Бог с ним. Но как он объяснил то, что отказался от меня? Есть тут красивая легенда, нет?
— Он от тебя не отказался, и тот выбор дался ему очень тяжело. Ты думаешь, он не винил себя за твое исчезновение? Да он себя ненавидел! Даже подумывал руки на себя наложить, но решил, что это меньшая кара, чем такая жизнь. И он пытался тебя найти! Сначала — с расстояния, через знакомых. Я знаю, потому что я помогал ему. Все было бесполезно! Ты просто исчезла. А когда его позвали опознавать тело, он поехал в Америку лично.
— Он сразу понял, что это не я.
— Понял, — подтвердил Коргин. — Но никому ответ не дал. Он пошел по твоему пути — по всем местам, где ты была. Он осмотрел квартиру, в которой ты жила, он пообщался с людьми, которые видели тебя хотя бы раз. Он пришел к выводу, что ты, скорее всего, мертва… И что тело твое не будет найдено никогда. Незавершенность — она пострашнее понятного горя будет. Миха решил, что дальше этот груз будет нести он один. Он верил, что остальным станет легче без тебя. А ему бы легче не стало уже никогда… Думаю, он потому и заболел. Врачи не знали, почему, но мне вот кажется, что это от мыслей о тебе.
— То есть, и в этом я виновата?
— Нет. Во всем виноват он. Но заплатил он за то, что любил тебя и безумно тобой гордился. Просто сказать это не сумел.
Вроде как Александра не услышала ничего нового — и не было смысла вообще реагировать на слова старика. Вот только в груди что-то болезненно сжалось, а глазам вдруг стало горячо, да так, что пришлось несколько раз быстро моргнуть.
Правду все-таки говорят — про то, что между детьми и родителями существует связь от рождения, которую невозможно разорвать до конца, даже если от нее нет толку.
— Я выслушала, — заметила Александра. — Достаточно ли этого, чтобы считать, что я выполнила свою часть сделки?
Коргин одарил ее очередным хищно-совиным взглядом. Она даже не моргнула, и старик вдруг слабо улыбнулся.
— Кое-что ты услышала. Это хорошо.
— А толку? Папаня скорее мертв, чем жив.
— Мертвецам тоже не все равно, что будет с памятью о них. Жди здесь.
Он вышел и направился не в соседнюю комнату даже, а куда-то дальше — то ли на чердак, то ли в подвал. Да и понятно, что послание, отданное ему много лет назад, не могло оказаться под рукой.
Александра была даже рада, что получила эту паузу: на душе кошки скребли, и слова Коргина жалили больнее, чем хотелось бы. Она украдкой покосилась на Гайю, надеясь, что он каким-то невероятным собачьим чутьем распознает ее состояние и будет грустить вместе с ней. Но поскольку выстрелов больше не было, Гайя решил, что опасность миновала, и теперь шумно нюхал воздух, намекая, что пора бы пожрать.
Ну, хоть кто-то счастлив малым и знает, чего хочет от жизни…
Коргин вернулся быстро, не оставив ей времени на самокопание. Он принес не письмо даже, а массивную коробку, и этого Александра как раз не ожидала.
— Это что? — нахмурилась она.
— Наследство.
— Отец не умер.
— Наследство авансом, значит, — усмехнулся старик. — Хотя предполагалось, что раньше его смерти все это на поверхность не выплывет.
— Надеюсь, это не его тайные дневники?
— В некотором смысле — но не слишком личном. Работа всегда была для твоего отца центром жизни. Он посадил многих — даже тех, до кого никто больше не мог добраться. И я не могу сказать, что он всегда так уж строго следовал букве закона, бывало, что и выбирал дорогу попроще, но лишь до определенного предела. Так или иначе, его целью было отправить преступника за решетку. Однако бывали случаи, когда он знал о преступлении, но никакими способами не мог его доказать. И вот о таких преступлениях он писал здесь.
Пока Коргин рассказывал, Александра забрала у него коробку и открыла. Внутри оказалась внушительная стопка общих тетрадей, исписанных знакомым мелким почерком. Пролистав первую попавшуюся, Александра обнаружила, что досье там составлены умно, очень подробно, и все упорядочены.
А значит, это были не рабочие заметки. Михаил Эйлер переписал все данные, что собрал за свою долгую карьеру, специально для такого вот хранения. С одной стороны, по закону от его писулек не было толку. С другой, они были бесценны — ведь многие из людей, о которых он упоминал, еще были живы и продолжали работу. Да, доказательств нет. Однако знание — это уже сила. Правду, которую знаешь, гораздо проще доказывать.
Наблюдая, как она роется в тетрадях, Коргин снисходительно поинтересовался:
— Ну что, девочка, признаешь теперь, что твой отец был гением криминалистики?
— Признаю, что он был даже большим идиотом, чем я подозревала, — невозмутимо отозвалась Александра.
От неожиданности даже спокойный сотрудник спецслужб, пусть и бывший, поперхнулся своим следующим вопросом. Успокаивать его Александра не собиралась, она бегло просматривала оглавления разных тетрадок, разыскивая нужное имя.
— Не стыдно вообще? — опомнился Коргин.
— Нет. Какой смысл был сидеть на этом, как хомяк на семечках? С каждым годом все эти шедевры эпистолярного жанра теряли ценность! Люди, упомянутые здесь, умирают или уходят на пенсию, доживать жизнь в достатке. А перед этим — грабят, убивают и пытают. Мой папаша не в своем уме, зато он в добром здравии, поэтому собрание его сочинений могло достаться Яну лет через десять-двадцать, когда оно стало бы годно только для растопки камина. Об этом вы двое не подумали?
— Когда мы все обговаривали, было иначе! Миха предполагал, что жить ему осталось год-два.
— Все равно не вижу причин не отдать это Яну сразу.
— Ян с ним тогда не разговаривал и ничего бы от него не взял. Твой отец надеялся, что хотя бы после его смерти это изменится.
Что ж, это несколько оправдывало старика. Александра прекрасно помнила, как был настроен ее брат, когда она только вернулась. Да он и сейчас так настроен! В глубине души она подозревала, что даже ей будет проще простить отца, чем Яну.
— Вы читали эти записи? — поинтересовалась Александра.
— Что-то читал, что-то и так знал. Мы с твоим отцом иногда работали вместе.
— Имя Виктора Шереметьева вам знакомо?
— Тетрадь в серой обложке, вон та, в середине, — подсказал Коргин. — А что, Шереметьев еще жив? Воистину, дьявол свое забирать не спешит!
Александра не стала напоминать ему, что они с Михаилом Эйлером тоже живы. Она просто взяла тетрадку в серой обложке и отыскала нужное имя. Записей было не слишком много — но и немало.
Виктор Шереметьев действительно оказался примечательной личностью.