Лето в пионерском галстуке - читать онлайн книгу. Автор: Катерина Сильванова, Елена Малисова cтр.№ 56

Собрав информацию для плана побега, он оглянулся вокруг и неожиданно для себя успокоился — такое здесь царило умиротворение. Идиллия пустынной трассы, шуршащего леса вокруг, прохлады под крышей старой остановки довершалась чистым голубым небом, в котором белыми зонтиками невесомо опускался на землю с десяток лёгких куполов парашютов. Юрка улыбнулся: как здесь, вдалеке от тревог, хорошо. Сел в тень на лавку и в последний раз повторил про себя решённое и утверждённое. План был такой: вечером сломать забор за новостроем, сделать лаз, как в прошлом году. Собрать вещи, а утром, пока все спят, сбежать. Добраться до остановки, сидеть, ждать. Потом домой. Получить по первое число от мамы, ждать кары небесной от отца. И тосковать. Так тосковать по Володе, что выть, что рыдать в подушку, что кататься не по полу, а по потолку. Ну зачем же он сделал это?!

Юрка спрятал лицо в ладонях. Ну зачем? Как же теперь он будет совсем один с этим непонятным, сладко-горьким чувством? Виноватый, одинокий, до полусмерти загрызаемый совестью?

Когда жажда, мучившая его битый час, стала невыносимой, Юрка встал с места, сплюнул густую слюну и повернул назад, в лагерь. Брёл точно так же по лесу, снедаемый новыми сомнениями. Точно ли он был готов к этому — к тому, чтобы его не видеть? Чтобы сжечь все мосты, не оставив даже малейшего шанса на примирение, не попрощавшись, не сказав «прости».

«Как я вообще додумался сделать такое? Как вообще смелости хватило? Как ему в глаза смотреть? Как простить то, что он оттолкнул? — десятки этих „как“ роились в голове: — Как я его унизил этим! Но как приятно было его целовать!»

Юрка всё брёл и брёл, казалось, что дороге нет конца. Обратный путь обычно пролетал быстрее, но у Юрки всё не как у всех, у него даже сотня метров исчислялась километрами.

Услышав неподалёку журчание родника, Юрка углубился в лес. Без труда нашёл ручеёк, попил. Жажда ушла, но от усталости начало клонить в сон.

Вспомнилась Володина реакция, там, в сирени за электрощитовыми, и в голове зазвучало одно слово — «оттолкнул», заиграло, повторяясь, одно действие — оттолкнул. С одной стороны, правильно, что оттолкнул, с другой — так обидно, что хочется обвинить Володю во всех бедах. Юрка совершенно не понимал, что происходит с ним, чувствовал себя потерянным и рассеянным. Он не знал, что делать до завтра, куда ему идти в лагере, где спрятаться. Как бы он ни хотел остаться в тишине леса, возвращаться всё равно пришлось.

Июльское солнце, пробиваясь сквозь густую крону диких лесных деревьев, падало на кожу, палило и противно щипало. И внутри Юрки тоже всё жгло, ныло и скребло. Он чувствовал себя заброшенным пыльным пианино, на котором давным-давно не играли, а использовали только как подставку для всякого хлама. Натянутые струны внутри ослабли, на часть из них попала вода, и они проржавели, педаль, которая должна была делать звучание более долгим, сломалась и запала… Сейчас открыть бы крышку — которая тоже, скрипнув, поддалась бы с трудом, коснуться пожелтевших от старости клавиш… Да только вместо трогающих душу звуков получилась бы ужасная какофония, пианино ведь давно расстроено, молоточки искривлены. Нажмёшь на «си», а зазвучит смесь с бемолем, «до» второй октавы и вовсе будет молчать, а при попытке сыграть залпом октаву вышла бы череда скрипучих и западающих нот.

Их дружба с Володей была будто насквозь пронизана музыкой. Она звучала всегда: когда он увидел Володю на площади — гимном пионерии; в первую встречу в театре из радио «Каноном» Пахельбеля; на репетициях, — когда Маша играла на пианино; во время вечерних посиделок на каруселях она доносилась с танцплощадки, а потом зазвучала из динамиков радио уже под ивой. Чувства к Володе постоянно перекликались с музыкой, где Володя — там всегда была она.

Скрипнув тяжёлыми воротами, Юрка проигнорировал вопросы дежурных, откуда он тут взялся и куда ходил, и поплёлся куда глаза глядят. Вокруг бегали дети. На их лицах не осталось ни следа тревоги из-за происшествия с Пчёлкиным. Так же как и ни следа не осталось от его с Володей дружбы.

Она закончилась вчера, но смена была в самом разгаре. Так, может, оставался шанс хотя бы проститься полюбовно? Может быть, не надо вот так, сломя голову, бросаться в крайности и бежать от Володи? Никогда не увидятся же.

Итак, план побега был, но, кроме плана, появилась растерянность, усталость и голод. Полдник Юрка пробегал в лесу. Ждать ужина оставалось ещё долго, в столовую идти смысла не было, там не дали бы и корочки хлеба — неудивительно, в смену Зинаиды Васильевны ему никогда ничего не перепадало. Можно было пойти на корты, но сил для игры не было, а смотреть, как играют другие, не хотелось. Можно было пойти в какие-нибудь кружки, но делать там нечего. Можно было на речку — и встретиться там с Володей. Нет, видеть его сейчас — самое худшее, что только можно придумать.

Но Юрке так хотелось его увидеть именно сейчас.

«Ничего не понимаю!» — прошептал он, а ноги сами повели его в театр.

На площади девчонки прыгали в резинки, мальчишки стащили где-то бельевые прищепки и мастерили из них самострелы. Погружённый в себя, Юрка брёл, не замечая никого вокруг, только инстинктивно убрал руку за спину, когда кто-то маленький и юркий пробежал слишком близко и быстро. Юрка думал о кинозале. Там точно ещё никого не было, и там стояло пианино, и вдруг Юрке ужасно захотелось сесть за него, открыть крышку, положить руки на клавиши и, задержав дыхание, хотя бы невесомо провести по ним пальцами, почувствовать их. А может, сыграть что-нибудь? Что? Что бы он сейчас хотел услышать? Поглощённый мыслями о музыке, Юрка понял, что только за любимым инструментом, только так и никак иначе, он сможет разобраться в себе. Что ничто другое, кроме музыки, не способно его успокоить. Что только она может пройти сквозь него, поселиться в душе, навести там порядок и выудить из самых глубин понимание того, что с ним происходит. Только музыка способна успокоить душу, примирить с собой, образумить чувства, объяснить ему всё.

Чтобы заставить себя коснуться фортепиано, Юрке нужно было побороть кажущийся непобедимым страх. Но что такое тот редкий, колющий страх перед этим — тупым, ноющим, который Юрка испытывал всю прошедшую ночь и весь сегодняшний день? Сильный ли страх — неважно, важно то, что Юрка боялся слишком долго. Как кожа со временем грубеет и теряет чувствительность, Юркино сердце огрубело, ему стало почти всё равно, что-то внутри него притупило эмоции. Так вдруг у него наконец получится?

В кинозале было прохладно и темно. Все его помещения освещались лишь редкими лучиками солнца, пробивающимися из-под плотной ткани задёрнутых синих штор. Зал будто бы спал, в умиротворении и тишине, но пусто там не было. На сцене, уткнувшись носом в тонкую стопку бумаги и что-то тихо шепча, шагал из угла в угол Олежка.

— Вы разве не на речке? — удивлённо и довольно громко спросил Юрка.

Олежка вздрогнул и остановился.

— О, Юла! А мы всё, велнулись уже.

— Ясно. А где… Володя? — Юрке стало тревожно — вдруг он где-то здесь?

— Занят он. Пчёлкин устлоил дивелсию. Он соолудил бомбу из калбида, хотел отплавить Саньку на Луну. Санька ведь у нас мечтает лаботать на Байконуле. Но у Петьки не вышло, летательный аппалат взолвался.