Вопрос лишь в доверии к человечеству. Кьеркегор называет подобное скачком веры: нужно убедить себя в том, во что ты, принимая во внимание опыт и логическое мышление, прежде не верил. Потому что выбора не существует. Если я, ученый очень хороший, но не уникальный, наткнулся на формулу долгой и в теории вечной жизни, то и кто-нибудь еще на это тоже способен, и тут уж не важно, что я храню эту формулу в секрете. Такова теория хаоса: все, что может случиться, непременно произойдет.
Итак, один и тот же текст, четыре копии, четыре письма, адресованные главам конфедераций. Формула и объяснение того, что это такое и почему разослано всем. Наверняка мои послания дойдут до них не сразу, сейчас все иначе, не то что во времена интернета. Но мои бланки для писем и моя подпись — старший исследователь компании «Антойл мед» — сделают свое дело, и уж ученые-то с моими письмами наверняка ознакомятся. А значит, совсем скоро они поймут, что именно попало им в руки, поймут, что дело неотложное и подлежит обсуждению в Ялте.
Я стукнул по клавише. Дверь в кабинет открылась.
Когда мои подчиненные входят без стука, я имею обыкновение их отчитывать, однако, увидев встревоженное лицо Мелиссы Ворт, я понял, что она не просто забыла постучаться.
Я собрался с духом. Загадочное отсутствие Бернарда Юханссона — вот о чем она наверняка пришла сообщить мне.
— Мыши, — выпалила Мелисса, и я заметил, что на глаза у нее навернулись слезы, — они… они…
— Они — что?
— Они убивают друг дружку.
Когда мы с Мелиссой вбежали в лабораторию, остальные уже столпились вокруг одной из общих клеток, где мы держали мышей, пока те не начали проявлять признаки агрессии.
В покрывавшей пол стружке лежали шесть дохлых мышей, а четыре оставшиеся были заперты в одиночных клетках.
— Мы действовали по программе, — сказала Мелисса, — сократили до минимума инъекции, и когда во время кормления в одиночных клетках они перестали вести себя агрессивно, мы выпустили их в общую клетку, как и было решено. И тут они вцепились друг другу в горло, все сразу, будто только того и ждали. Произошло это все так быстро, что мы не успели вернуть их в клетки… — Голос Мелиссы дрогнул.
Она работала с нами с самого начала, была одной из тех, кто видел рождение чуда, кто вложил в эту работу все свое время и жизнь.
— Достаньте их оттуда, — попросил я, — и положите в холодильник.
Я вернулся в кабинет, собираясь дописать письмо главам конфедераций.
Но вместо этого я неподвижно сидел, уставившись на чистый лист и вспоминая дохлых мышей. Случившееся не особенно меня удивило. Вот только почему? Агрессия как побочное действие «Анха» — дело одно, но ведь мыши оставались агрессивными и после того, как дозу уменьшили. Способен ли препарат навсегда изменить состав мозга? И еще вопрос. У мышей проявление агрессии более или менее одинаково, для них шипеть и убивать — примерно одно и то же. Каким образом «Анх» изменит поведение человека? Поведение Клары — это отдельный случай и, разумеется, может объясняться совершенно иными факторами, да и склонности к убийству у нее не появилось. Или я ошибаюсь? Что произошло бы, не давай я ей одновременно с «Анхом» антидепрессанты?
Покраснев от фабричного дыма, солнце скатилось к крышам домов, а я по-прежнему не написал письмо. Вместо этого я принялся просматривать наши исследовательские материалы. Может ли «Анх» содержать вещества, вызывающие агрессию? И если да, то можно ли исключить эти вещества, чтобы при этом сохранить эффект продления жизни?
В десять вечера, когда все остальные разошлись по домам, я вернулся в лабораторию, взял анализ крови у двух дохлых мышей, а после — у себя самого и запустил кровь в аппарат, анализирующий ее состав. Ознакомившись с результатами, я убедился в том, что и так подозревал: агрессию вызывает как раз то действующее вещество, которое предотвращает старение. Таковы были две стороны одной медали.
Однако анализ крови показал и еще кое-что. Концентрация «Анха» в крови мышей была ниже, чем следует, особенно учитывая, что препарат им ввели в тот же день. Я достал из холодильника одну капсулу с препаратом и поместил ее под микроскоп. Минуты не прошло, а я уже обнаружил в крышке два отверстия, невидимые для глаза, но настоящие гигантские кратеры под стеклом микроскопа. Кто-то прокалывал капсулы сверхтонким шприцем. Через одно отверстие вор вытягивал из капсулы «Анх», а через другое впрыскивал взамен украденного препарата какую-то другую жидкость, по всей видимости воду.
Будучи руководителем научной группы, я имел доступ к протоколу посещения лаборатории. Я тщательно изучил его, выискивая того, кто в последнее время чаще других покидал лабораторию последним. Срок годности у «Анха» непродолжительный, африканским карликовым мышам большие дозы не требуются, поэтому препарат производился непрерывно, но в маленьких количествах. Иначе говоря, вор выходил на охоту регулярно и таскал по чуть-чуть.
Я нашел то, что искал. Имя. Антон, тихий скромный мужчина, который в свои тридцать девять лет по-прежнему трудился лаборантом. Может, он был просто лишен тщеславия, а может, так и не сдал выпускной экзамен по биологии. Не исключено, что причиной стало его здоровье, — по крайней мере, последние несколько лет он надолго брал больничный. Несмотря на это, работал он у нас давно и отвечал за уборку лаборатории в конце дня, поэтому ему и ключи доверяли. Судя по протоколу посещения, за последний год Антон не реже двух раз в неделю оставался в лаборатории один.
Я немного поразмыслил, а после позвонил Копферу и поделился своими догадками с ним.
Потом я погасил свет и поехал домой.
Когда спустя два часа я с бутылкой пива сидел перед телевизором, в новостях показали этот репортаж.
Репортер стоял на улице перед полицейской машиной с мигалкой. Он говорил, что полиция попыталась арестовать тридцатидевятилетнего мужчину, подозреваемого в краже препарата, принадлежащего компании, в которой он работал. Но подозреваемый напал на двоих полицейских с ножом и нанес одному серьезные ранения. Сейчас преступник забаррикадировался в собственной квартире. К его дому прибыли вооруженные полицейские — они пытаются завязать разговор с преступником, но тот не желает ни разговаривать с ними, ни сдаваться. Оживленно жестикулируя, репортер показал на дом и сообщил, что подозреваемый только что выглядывал из окна, размахивая окровавленным ножом и выкрикивая угрозы и ругательства. На этом месте репортаж прервался, и серьезный диктор в студии сказал, что с ними только что связались из больницы: тяжело раненный полицейский скончался.
Я уставился на экран. Прячась за машинами, полицейские целились в дом Антона. Может, пока они и не знают о случившемся, но вскоре им скажут, что их напарник мертв. И я представил, как их пальцы чуть сильнее надавят на спусковой крючок. Я выключил телевизор. Видел я уже достаточно — исход мне и так был понятен.
Поставив на стол пустую бутылку из-под пива, я посмотрел на шприц.
То, что я сам приносил «Анх» домой, воровством не считалось: я поступал так для того, чтобы ускорить тестирование препарата на людях. На Кларе. И когда действие препарата показало положительные результаты, хоть и имевшие досадное побочное действие, — на себе самом. Я принимал «Анх» полтора месяца и не замечал у себя ни подавленности, ни повышенной агрессивности. Впрочем, возможно, что сам человек собственных чувств не замечает, отсекает их и полагает, будто это обстановка на него давит или требует жестокости.