Социальное общение и демократия - читать онлайн книгу. Автор: Штефан-Людвиг Хоффманн cтр.№ 22

Страница

Местом, где проявляли себя многочисленные конфликты, вытекавшие из этих общественных и моральных претензий, стали ассоциации. Основанная в 1863 году в пражском пригороде Смихов «Обчанска беседа» («Občanská beseda», Гражданский клуб) объединяла первоначально и немцев, и чехов, с двумя рабочими языками. Однако здесь все в большей степени была представлена состоятельная чешская буржуазия города. Когда чехи в 1867 году выиграли, в том числе при активной помощи Гражданского клуба, местные выборы, выступили немецкие, а также немецко-еврейские члены, положив начало собственным ассоциациям – таким, как общество самообразования «Айнтрахт» («Единство») или «Казино», в которых говорили исключительно по-немецки. К этому моменту в пражском предместье существовало вместе с «Обчанска беседа» уже восемь чешских союзов, насчитывавших в общем около тысячи членов. Так, чешские ассоциации в Смихове, да и в других местах, стали образцом для самостоятельной «немецкой» сети общественности ^[164]. Немецкий клуб «Казино» в Праге после первоначальных трудностей несмотря на свои элитарные претензии вырос с 632 членов в 1862 году до 1098 в декабре 1870 года. Клуб объединял считающую себя «немецкой» либеральную городскую буржуазию, в том числе многих евреев. На базе «Казино» вплоть до 1880-х годов было основано или контролировалось большинство немецких ассоциаций Праги ^[165].

С возникновением «этнически» разделенных сетей общественности в Габсбургской монархии начинается процесс национализации политических идентичностей. Насколько успешными были различные практики национализации, видно по тому, что и до сих пор в историографии Центральной Европы господствует мнение об образовании во второй половине XIX века самостоятельных наций из существовавших до тех пор этнических групп немцев, венгров или чехов. Вслед за Джереми Кингом можно обозначить эту точку зрения как «этницизм» ^[166]. На деле вплоть до 1860-х годов, а во многих отношениях и до Первой мировой войны, большее значение нередко имели иные, часто перекрещивающиеся идентичности: местное городское гражданство, лояльность к Габсбургской монархии, социальный класс или конфессия. Часто лишь устав принуждал с 1860-х годов членов общественных ассоциаций использовать один язык – чешский, венгерский или немецкий, – поскольку они, как правило, владели несколькими из этих языков или родственными диалектами. Вне ассоциаций по-прежнему существовали многие сферы общественной жизни, в которых этнические идентичности не играли никакой роли.

Национализм 1860–1870-х годов был, как и в Западной Европе, не возвращением потерянной идентичности, а политическим изобретением ее заново.

Таким образом, расцвет нации в качестве идеи политического устройства нельзя отделить от двух основных тенденций развития ассоциаций в 1860–1870-х годах – либерализации и демократизации. Историки справедливо отмечали, что национализм XIX века был прежде всего массовым движением общественных объединений – и не только в Австро-Венгрии, а по всей континентальной Европе. Национальные общества были менее эксклюзивными по социальному характеру (хотя и закрытыми для рабочих), и обещали прежде всего большую степень политического соучастия. Либеральная утопия морального совершенствования путем социального общения уже в позднем Просвещении и раннем либерализме была привязана к признанию нации. Для Токвиля отечество должно было представлять собой самые обширные и тесные узы, связывающие людей в условиях демократии воедино. Для либералов – например, Карла Велькера в 1846 году, если продолжить его цитированную выше статью из лексикона – смерть за отечество представляла собой высшую гражданскую доблесть, требование, которое полностью обнаружило свое значение только в эпоху национальных войн ^[168].

Массовый рост социально менее эксклюзивных ассоциаций – таких, например, как гимнасты, – отнюдь не перечеркнул веру в связь между общественностью и политической добродетелью, но она была переведена на язык, более соответствующий современности. Лишь один пример: оратор на гимнастическом празднике в Дессау в 1865 году полагал, что жизнь [гимнастического] общества представляет собой «школу гражданства, здесь расцветали они, лучшие гражданские добродетели: самоограничение, мужская порядочность и скромность, здесь завязывалась дружба и привязанность, здесь размывались жесткие социальные границы, человек становился человеком и видел человека в другом» ^[169]. Еще в 1890-х годах в речи, произнесенной в одном «société de gymnastique» (гимнастическом обществе) во Франции, говорилось:

Важнее, чем координация движений (имеется в виду гимнастика. – Примеч. ред.), – единство душ: дисциплина – это внешняя гармония, которая должна вести к внутренней, более глубокой. Члены одного и того же общества, которые подчиняются одному уставу, безусловно передают друг другу больше, чем только физические умения. ‹…› Дух общения, товарищества, единения, терпимости и взаимопонимания – это высшая цель общего образования. ‹…› В таком понимании гимнастика служит не только для развития тела… она также представляет собой моральное воспитание ^[170].

Страница