Знайки и их друзья. Сравнительная история русской интеллигенции - читать онлайн книгу. Автор: Денис Сдвижков cтр.№ 44

К концу 1900‐х годов множатся площадки для диалога интеллигенции и буржуазии в новой прессе («Утро России») и политических объединениях (партия прогрессистов). Становится явным «намечающийся психологический перелом в отношении интеллигенции к промышленности <…> Крупные промышленники неоднократно горько жаловались на то, что „общество“ смотрит на них как на чужих и не хочет признавать их „политической“ роли. Еще меньшими симпатиями пользовались промышленники со стороны молодежи. [Теперь] на студенчество промышленники возлагают весьма большие надежды. Наконец-то, – говорят они, – и у нас будет своя промышленная интеллигенция», – радовалась «Наша газета» (1908). Отметим, однако, и тут тщательный выбор терминологии: «промышленники» как один из «производительных классов» наряду с крестьянством, при этом избегание всех красных тряпок для интеллигенции – капиталистов, буржуазии, торговцев.

Качественно новые масштабы приобретает в начале XX века традиционная форма сотрудничества, меценатство буржуазии, по масштабам финансовых вложений в культуру и образование сравнимое с государственными расходами. Из отдельных примеров меценатство вырастает в настоящую систему прежде всего в крупных купеческих центрах вроде Нижнего или Москвы благодаря «окультурившимся» купеческим династиям Солдатенковых, Гучковых, Третьяковых, Морозовых и т. д. Большинство общественных инициатив интеллигенции по открытию консерваторий, музеев, библиотек не могли осуществляться без этих купеческих денег. Купцы финансируют научные экспедиции, народные университеты, библиотеки, читальни. Пожертвования на стипендии и дело образования становятся столь же почетным делом, как традиционные жертвы на храмы в духе «оправдания богатства».

Для истории купеческих династий, как и в аналогичных случаях на Западе, характерна смена приоритетов от накопителей – дедов и отцов – к образованным сыновьям (а кое-где и дочерям). С другой стороны, начинается, аналогично другим европейским странам, вовлечение представителей интеллигенции, особенно технической, в предпринимательство, в менеджеры частных компаний, а от наемного специалиста в индивидуальных успешных случаях и к со- или даже владельцу предприятия. К 1914 году около четверти руководителей акционерных обществ имеют дипломы техников, инженеров, юристов. В Москве и других крупных городах во второй половине XIX – начале XX века интеллигенция активно участвует прежде всего на правах компаньонов-специалистов и в новых формах торгово-промышленного предпринимательства, учреждении торговых домов, составляя тут конкуренцию дворянам и высшим чиновникам (8,5% капиталов против 10,2% у последних).

Третий элемент. Еще более, чем эти все же относительно элитарные процессы, важны общие изменения самосознания интеллигенции по мере возникновения и становления в Российской империи реального сектора гражданского общества – местного самоуправления на бессословных основаниях. Оно появляется в 1864 году в ходе Великих реформ в формах городского управления и сельских земств. Хотя ограниченность компетенции и средств ставила пределы на определенном уровне, создался, как в польском примере, но только в легальном варианте местного самоуправления, реальный параллелизм государственной власти в лице администрации и общественности. Интеллигенция впервые не только обсуждала политику, но и занималась ей, пусть и на местном уровне.

Не составляя большинства по численности, представители интеллигенции делали тем не менее политически и идеологически погоду во многих местных органах самоуправления. Они занимали ведущие позиции прежде всего в земской бюрократии местных управ, которые привлекали наемных специалистов. Благодаря своим экспертным знаниям, общественному весу и корпоративному духу интеллигенция получила здесь реальные рычаги влияния. Самарский вице-губернатор Г. В. Кондоиди, обеспокоенный этим процессом, назвал его в 1900 году «участием в местной земской жизни нового, третьего элемента», который явочным порядком занял место наряду с «законными» двумя, правительственной администрацией и выборными гласными от «поместных обывателей». С его нелегкой руки третий элемент становится распространенным названием для «пестрой интеллигентской массы» земских наемных служащих, а потом обычным манером из обличения переходит чуть ли не в разряд самоназвания. Тут в наибольшей степени реализовалась идея образованного среднего класса, – не гомункула правительства, каким средний класс видели при Екатерине II или Николае I, а этапа развития интеллигенции после бурного опыта предыдущих десятилетий: «У нас или все герои, или тряпки, – писал народник Яков Васильевич Абрамов в 1880‐х годах. – Не пора бы народиться среднему типу человека, способному на простое, честное дело?» Ну вот, встречайте.

Земства и городские думы создают десятки тысяч мест занятости для специалистов, учителей начальных школ, врачей, статистиков, инженеров, техников, агрономов. Уже на рубеже столетий «третий элемент» составлял не менее 70 тысяч человек. Среди земской интеллигенции этого времени 60% были из крестьян и мещан, много только что отучившейся молодежи после вузов – 40%, причем прежде всего в педагогическом и медицинском секторах около трети – женщины. Усилиями земств в некоторых губерниях уже на рубеже веков фактически вводится всеобщее начальное образование. К 1877 году земства создали десять тысяч, к 1913 году – свыше сорока тысяч начальных школ. Доля ассигнований на школьное дело в земском бюджете вырастает за это время с 14,5% до 30%, тогда как государство выделяет на нужды образования всего около 2% своего бюджета.

На основе этого «третьего элемента» в последнее время историки воссоздают портрет «русской версии среднего класса» в конце существования империи. Нейтральная территория между государством и народом выпадает из сферы государственной службы, не пользуется чиновными привилегиями, но и избавлена от прямого государственного надзора. Важна ежедневная бытовая практика участия в самоуправлении, обсуждении практических вопросов и развившаяся параллельно ей философия «постепенчества», «малых дел». Путь к прогрессу ведет через чеховские «аптечки и библиотечки» – и тут с очевидными параллелями к настроениям польских позитивистов, хотя и обусловленных иными причинами.

Чехов и в своей ипостаси земского врача, и в литературе воплощает образ «третьего элемента» в наибольшей степени, но в земстве начинали свой путь и многие другие значимые фигуры интеллигенции: публицист А. В. Пешехонов, например, или один из лидеров кадетов А. И. Шингарев, убитый в числе первых жертв красного террора. Земский третий элемент стал средой, на основе которой в России после 1905 года организовались политические партии и оформилась политическая система конституционной монархии.

При этом в языке правительственных чиновников «третий элемент» нес тот же угрожающий отзвук, что и «третье сословие» для бюрократов Старого режима перед Французской революцией. Действительно, эта «ничейная территория» не становится до конца «ценностно нейтральной зоной». Радикалами она используется как убежище и прикрытие: многочисленные исключенные из вузов студенты и бывшие политические заключенные работают в земствах статистиками и учителями. Но в то же время именно тут обозначалась тенденция к дерадикализации взглядов на настоящее и будущее в русском образованном сообществе в целом.