– Чудеса.
– Да, вторая экономика в мире после США. Опережаем Европу и Китай. И никакого распада, войн на окраинах, межнациональных конфликтов. Кстати, именно в 1999-м советский космонавт и американец первыми ступили на Марс.
– Прекрасная страна. Но нас там нет и никогда не будет. Мы о таком можем только мечтать.
– Да, – отвечал Петренко, – там как в раю, но никого из нас нет: ни тебя, ни меня, ни Данилова. Нас там убили. Тогда, июльской ночью, под городом Калинином, по приказу Шаляпина. Так сказать, жертвою пали. Как говорится, на нашей крови и на крови Хрущева с Брежневым возведено здание человеческого счастья. Кстати, знаешь: Шаляпин в тамошнем СССР правил безраздельно вплоть до самой смерти, последовавшей в девяносто седьмом. Маршал Вакуленко, которого он взял на роль председателя совмина и министра обороны, скоропостижно скончался в шестьдесят третьем. В шестьдесят восьмом Шаляпин Бурцеву от власти оттеснил, под предлогом, что она в любовных своих делах запуталась и дачу за государственный счет построила. Потом и Сыпягина мягко подвинул. Только на дружка своего Семизорова опирался, а тот поперек батьки не лез и патрона своего во всем слушался. И вот еще интересный факт. Жена Шаляпина Вера Борисовна неожиданно умерла в шестьдесят втором, и он женился вторично – на Ольге Крестовской.
– Вашей девушке! – воскликнула Варя.
В этот раз реплика удалась ей прекрасно, без мучительного подбора слов. И даже восклицательная интонация кое-как вышла.
– Вот именно.
– Получается, в итоге: мы зря убивали. И умирали. Для других.
– Да ведь так, милая Варя, всегда и бывает. Подвиг всегда совершают не для себя, а для кого-то другого.
– Что. У нас. Здесь. Кордубцев. Коронавирус. Другие эпидемии. Катастрофы на АЭС.
– Ах, Варя! Тут я должен перед тобой повиниться. Я тебе немного солгал, когда мы там, в прошлом, встретились. Коронавирус или ковид был. И остается еще, к сожалению, но в целом человечеству и нашей стране удалось с ними справиться. Вакцина, прививки, карантины. А вот ковида-двадцать один и аварий на атомных станциях не происходило. Это я, признаюсь, жути нагнал, чтобы тебя лучше мотивировать. Говорят, начальники у подчиненных прощения не просят. А я вот сейчас у тебя за это прошу – прости.
– Бог простит. А Кордубцев.
– Всё. Его здесь больше нет. Забудь.
– А что было?
– Он действительно в этом, нынешнем, настоящем времени существовал, как ты помнишь. И стал представлять подлинную угрозу. Только не в связи с авариями на АЭС, которых, повторяю, не случилось, а сам по себе. Уже сейчас, в двадцать втором году, в возрасте двадцати четырех лет, он стал собирать огромную паству. На его концерты-выступления во Дворцах спорта по всей России приходили десятки тысяч человек. Он реально чудеса совершал: излечивал наложением рук, показывал фокусы с телепортацией или кормил одной буханкой тысячи людей. И притом, как я тебе говорил – да ты сама с ним была знакома, у человека ровным счетом не имелось никаких моральных принципов. Один-единственный лозунг: живи так, как тебе нравится. Или: все дозволено! Вдобавок он стал представлять реальную угрозу действующей власти. Эксперты, самые разные, единодушно сходились во мнении: он победит на будущих выборах и станет президентом России.
– Так вот оно. В чем дело. – Варя постаралась произнести эту сентенцию саркастически, однако с интонированием у нее по-прежнему оставались проблемы, и она не поняла, дошел ли ее сарказм до Петренко.
– Да, и это, конечно, важно, потому что нельзя подобных людей допускать до кормила! Добраться до него здесь, в настоящем, возможности не представлялось – его охраняли лучше, чем любого главу государства, и он уже в двадцатом году начал создавать свои собственные самодеятельные отряды боевиков. Надо было остановить его любой ценой. Вот именно для этого меня отправили в прошлое, а попутно с идеей попытаться преобразовать Советский Союз. Никто даже представить себе не мог, что Кордубцев узнает об этой сверхсекретной операции и тоже ринется в прошедшее вслед за мной, и мы там встретимся и станем бороться друг с другом. Как ты помнишь, там, в прошлом, его арестовали, именно не убили, потому что иначе его сущность, или, если угодно, душа, а точнее, душонка, вернулась бы в настоящее. Поэтому я так не хотел, чтобы его тогда, в пятьдесят девятом, прикончили. И стрелял в него тогда, в доме в Тайнинке, не на поражение. Я очень хотел, чтоб его именно арестовали. Поэтому сущность его осталась там, в прошлом, в пятьдесят девятом году, а тело, пребывающее здесь, под капельницами, в строго охраняемой клинике, уничтожили бойцы спецназа. Ведь, будучи в отключке, он тут, в нашем времени, перестал владеть своими чудесными способностями, благодаря которым его ни пуля не брала, ни яд, а любой спецназовец вместо того, чтобы выстрелить, на колени пред ним падал и молился. А там, в пятьдесят девятом, он остался узником Бутырской тюрьмы. Над ним состоялся суд, он получил двадцать пять лет за убийство твоих родителей и собственной матери. В итоге его прошлая реинкарнация в теле собственного деда, не обладавшая многочисленными талантами, просто сгинула в конце концов в безвестной могиле для заключенных, не сумев больше никому навредить… Поэтому радуйся, Варя Батьковна! Мы победили. По всем статьям. И мы с тобой и Даниловым были первыми. Как космонавты – номер один, номер два, номер три…
– Вы врали мне. И убивали.
– Да, Варя. Да. Если хочешь добиться чего-то для своей страны или всего человечества, – невозможно орудовать в белых перчатках.
Варя прикрыла глаза, и по щеке ее скатилась слеза. Она смахнула ее.
– Я не. Не смогу больше работать.
– Перестань, Варя. Сейчас тебя подлечат, восстановят, и вперед!
– Нет. Вы не поняли. Я. Не смогу. Больше работать. С вами.
– Ну, что уж ты, – загудел, будто обиженно и одновременно примиряюще, Петренко.
– Не хочу. Работать с вами, – повторила она. – Я напишу рапорт. Об отставке.
– Ладно, Варвара Батьковна. Не надо делать скоропалительных выводов. Я понимаю, что после такой, можно считать, болезни ты находишься в несколько депрессивном состоянии. Погоди, все наладится и будет хорошо.
Он потрепал ее по плечу. А потом наклонился и поцеловал в лоб.
– Поправляйся, моя хорошая девочка, – сказал он тепло. – Моя лучшая ученица.
* * *
А на следующий день Варе принесли планшет. Нет, не для того, чтобы она им пользовалась. Просто милая медсестричка дала его девушке в руки, включила и сказала: «Смотри».
На экране появился Данилов. Страшно худой и бледный, но живой.
Он лежал навзничь на кровати, очень похожей на ту, на которой помещалась Варя, и в палате точь-в-точь такой же, где лежала она. Алеша был страшно изможден.
Сначала он помахал ей рукой. Потом улыбнулся. Потом постарался изобразить обеими руками сердце – получилось, откровенно говоря, так себе. А потом выдохнул не очень послушными губами: «Люблю тебя».