Завтра может не быть - читать онлайн книгу. Автор: Анна и Сергей Литвиновы cтр.№ 69

Но она не чувствовала себя полностью восстановившейся. Разве что процентов на пятьдесят. Для того чтобы сказать что-то осмысленное – хотя бы в ту же парикмахерскую попроситься, – требовалось долго думать, в уме составлять предложение, чуть не зазубривать его. Очень многие слова или термины напрочь вылетели из головы, и невозможно вспомнить. Трудно оказалось интонировать. Выразить вопросительное, восклицательное предложение, изобразить иронию, сарказм, гнев или радость – становилось непосильной задачей. А если написать, то выяснилось, что вывести от руки хотя бы два-три предложения ей тоже не удается: на бумаге прыгали, налезая друг на друга, огромные буквы.

Тупые, монотонные, повторяющиеся действия – наподобие кручения педалей велоэргометра – давались Кононовой легко. А что-то сложное – никак. Например, пользоваться за едой ножом и вилкой. Удавалось, как колхознице, орудовать только одной рукой, и то получалось коряво, пища просыпалась. Она даже предпочитала теперь есть все блюда ложкой – как некогда в студенческой столовке.

Совершенно не выходило держать равновесие на одной ноге. Или, к примеру, указательным пальцем попасть с закрытыми глазами в кончик носа. Поймать теннисный мячик, ею же самой пущенный в стену.

И хоть физиотерапевт, лечащий врач и психолог хором подбадривали и уверяли, что налицо огромный прогресс, Варя совершенно не чувствовала себя в порядке.

А однажды к ней вдруг явился Петренко. Зашел в палату после обеда, когда по распорядку полагался тихий час и Варя в кроватке перечитывала давно любимого «Героя нашего времени».

Петренко, тот самый, «старый», пятидесятилетний, с сединой и морщинками, пришел с огромным букетом красных роз, и медсестры немедленно засуетились, добывая вазу и потом устанавливая ее с красотой невиданной на Вариной тумбочке.

– Сергей Александрович. Вы, – сказала она безэмоционально, хотя внутри взвихрился целый костер самых разнообразных чувств. – Наконец-то. Я вас. Очень ждала. Спасибо. За цветы. Большое. – Даже этот короткий монолог потребовал громадного сосредоточения. Она минуту отдохнула, откинувшись на подушке, и сформулировала свой главный вопрос: – Что с Даниловым?

– А что с Даниловым? Приходит в себя. В госпитале. Но он-то, точнее, его бренное тело, пробыл в коме дольше всех: более пяти лет, шутка ли! Поэтому и приходит в себя не такими быстрыми темпами, как ты или я. Я вообще оказался чемпион, ведь в нашем времени всего полгода отсутствовал, точнее, пять месяцев и двадцать три дня. Потому теперь как огурчик. Восстановился полностью, годен к строевой. Скоро и ты такой же будешь.

– Мы. Выполнили. Задачу? – с трудом проговорила Варя. – Вы добились. Своего?

– Знаешь что, Варвара Батьковна! Вижу, красноречие сейчас – не самая сильная твоя черта. Давай-ка не старайся поддерживать светскую беседу, а тихонько посиди, меня послушай. А потом, если останутся какие-то непонятки, мы с тобой их обсудим. Согласна?

Не тратя слов, она кивнула.

– Сразу скажу: свою задачу мы выполнили. Никаких нареканий от командования нет. Возможно, нас даже наградят. Или хотя бы поощрят. НО. Поставленных целей мы не добились. Точнее, добились, но не тех. И не для нас.

Варя прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Ее, конечно, политические игры и судьба мира интересовали, но как-то… отдаленно, что ли. Не остро. Гораздо острее было воспоминание об убиенной маме – на самом деле прабабушке – и почему-то отчиме.

И о том групповом убийстве, которое они совершили в Большом театре.

– В том, что получилось так, как получилось, нашей вины нет, – продолжал Петренко. – Мы были первыми. Точнее, самым первым – твой Данилов, ты – второй, а я – третьим. Кордубцев ушел в прошлое незаконно, левым порядком. Но после того, как я и он отбыли, исследования здесь, в двадцать первом веке, в этой области получили высший приоритет. Финансировать их стали полной мерой, заставив немного, как всегда, потесниться здравоохранение и образование. И после меня в эксперименте приняли участие еще тридцать шесть человек – можешь себе представить размах! Этих визитеров старались отправить в самые разные времена, в другие страны и точки земного шара. Практически все они, слава богу, вернулись, сейчас их отчеты изучаются и осмысляются. И вот что выяснилось: сама природа пространства-времени оказалась совсем иной, нежели мы представляли раньше.

– Вот. Как.

– Да, да, ты лежи, пожалуйста, молча. Да, раньше, и даже в тот момент, когда я сам отправлялся в прошлое, считалось: время – оно как лента. Разматывается и разматывается себе в одном направлении. Или – как река. Течет по одному и тому же руслу. Если ты попадаешь в прошлое, перемещаешься как бы вдоль этого русла против течения на сто или тысячу лет назад. А если ты что-нибудь там, в прошедшем, меняешь – как следствие, иным становится будущее. Знаменитый эффект бабочки. Чувак отправился охотиться на динозавров, случайно раздавил насекомое – в результате, когда вернулся в свое время, в США вместо демократии – фашизм. Терминатор улетел в прошлое, убил Сару Коннор, и она не родила спасителя человечества – или как там было? Поэтому, когда забрасывали меня в прошлое, командование полагало: Петренко окажется в пятидесятых, мы с тобой уничтожим предков Кордубцева, а еще произведем правительственный переворот – в итоге вся история СССР, а потом и России пойдет иным путем.

– А что. Не так, – с трудом проговорила Варя.

– Ты сиди тихонько. Я тебе и без наводящих вопросов все расскажу. Короче, вот как дело обстоит – мне все объяснили. Если образно говорить, время и человеческая история оказались подобны не ленте и не реке, а скорее, извержению вулкана. Вот, представляешь, вулкан взорвался. Магма потекла из жерла, постепенно застывая. То, что позади, – уже отвердело и никаким переменам не подлежит. Поэтому сначала хорошие новости: в нашей с тобой истории человечества, там, где мы сейчас проживаем, все остались живы. И Хрущев, и Брежнев, и Ричард Никсон. Все умерли в положенный срок: Хрущев – в семьдесят первом, Брежнев – в восемьдесят втором, Никсон – в девяносто четвертом. Здесь, в этом варианте истории, твои названые родители остались живы: и мать, и отчим. И все предки Кордубцева тоже. А самое главное, наши с тобой предки, в чьих телах мы были, которых застрелили под городом Калинином в ночь на двадцать шестое июля пятьдесят девятого. Да, и мой родной отец живой, и бабушка твоя, Варвара Семугова, и отец Данилова. Все они в нашем варианте вселенной прожили свои жизни. И если я завтра приеду на Северное кладбище Петербурга, то, как и вчера, увижу памятник над могилкой моего папаши, генерала Александра Тимофеевича Петренко, даты рождения-смерти: тысяча девятьсот тридцать второй – тысяча девятьсот девяносто девятый. Не пятьдесят девятый, когда нас с тобой, в то время как мы пребывали в телах своих предков, расстреляли советские солдаты. Нет! В нашем варианте вселенной все осталось как было. История, знаешь ли, оказалась как вулканическая магма. Она застыла и превратилась в камень. Ее ничем не изменишь и никак не повернешь. Сослагательного наклонения, оказывается, и впрямь не существует.

– Мы же все. Это делали. Убивали. Переменяли судьбы. Как? – с усилием выговорила девушка.